– Верно, – отозвался Дамиан. – Совершенно верно. Как и все остальные наши переживания, это особый электрохимический процесс, сопровождающийся выделением нейротрансмиттеров и возникновением нейронных цепей. То есть, если перевести на бытовой язык, счастье – это когда мозг дает сам себе немного сладкой морковки. Потому что все на самом деле происходит в нем.

– Если так рассуждать, все хорошее, что с нами бывает – это когда мозг дает себе сладкой моркови.

– Так и есть, – сказал Дамиан. – К этому сводится все бесконечное разнообразие человеческих радостей. Мозг впрыскивает себе немного сиропа – вернее, коктейль из сиропов, их у него несколько видов – и делает нас счастливыми. Проблема, однако, в том, что мозг выделяет сироп не по нашему желанию, а в строгом соответствии со своими внутренними правилами. Я имею в виду биологические, социальные и прочие программы… Чтобы крантик открылся, должно произойти что-то предусмотренное сценарием. Любовь. Успех. Признание. Избавление от угрозы – и так далее.

– Ну понятно, – кивнул Федор Семенович. – Человек – социальное животное.

– Сегодня можно формулировать точнее. Человек – это программируемое животное. Но эти программы, увы, пишем не мы сами. Их сочиняют природа и общество, и вовсе не для нашего с вами удовольствия, как вы, наверно, замечали…

– Замечал, – сказал Федор Семенович. – Ты давай к сути.

– Уже. Представьте себе, что существует программа, разрешающая мозгу хомячить сладкую морковку просто так. Даже не разрешающая – предписывающая. В максимальных объемах, которые он способен переварить. Без всякой фармакологии и вреда для здоровья. Разве это не будет субъективно переживаться как сбыча всех мечт и величайшее счастье?

– Наверно, будет, – ответил Федор Семенович.

– Можем мы это взять за критерий?

– Взять-то можем. Вот только программ таких, наверное, нет.

– Почему вы так думаете?

– А зачем тогда нужны другие? Человек грыз бы морковку целыми днями, и все. И ничего больше не хотел бы.

Дамиан засмеялся.

– Очень точное замечание. Тем не менее такие программы существуют. Вернее, существовали. Мало того, они были весьма распространены и полностью социально одобрены. Во всяком случае, тем обществом, которое имело о них представление.

– Тогда про них знали бы все.

– А все и знали. Правда, давным-давно. Две с половиной тысячи лет назад.

– Ты о чем?

Дамиан встал из своего кресла и прошелся взад-вперед по спальне.

– Федор Семенович, – сказал он, – вы слышали когда-нибудь о Палийском каноне?

Танек, смешная моя девчонка.

Это не отчет о случившемся, как ты могла бы решить, если бы прочла когда-нибудь эти строки (что исключено), а размазанная по бумаге лечебная процедура. «Скриботерапия», как ее называют. Как бы работа с виртуальным психоаналитиком для тех, у кого аллергия на психоаналитиков живых – а у меня именно она.

Доктор сказал, что я должен мысленно выбрать какого-нибудь человека, перед которым мне не стыдно будет полностью разоблачиться – и, обращаясь к нему, рассказать о случившемся максимально подробно, не скрывая ничего вообще.

С человеком, даже воображаемым, контакт получается не у всех пациентов, поэтому в качестве адресата можно выбрать любимое домашнее животное – кошку, собаку, лошадь. Они часто вызывают у людей более теплые чувства, да и стесняются их меньше. Но я решил написать тебе, хоть на самом деле мог бы адресовать эти строки стене или тумбочке.

Только не подумай, что я сравниваю тебя с тумбочкой. Просто ответа от тебя не будет – прочтет это послание разве что сам доктор. Оно вообще не для того, чтобы кто-то его читал. Но поскольку я мысленно распахиваюсь не перед доктором, а перед тобой, мне немного теплее и легче; я, веришь ли, чувствую в груди эдакую щекочущую нежность. Увы, даже она не способна мне помочь. Но об этом позже.