Кривовяз пососал потухшую трубку, скривился и сплюнул – в рот попала горечь. Он осторожно выбил табак, поднялся с земли и, закинув голову, всмотрелся в небо, пытаясь найти в нем хоть единое облачко.

Костин смотрел на ладную, массивную фигуру Кривовяза и любовался им. Выше среднего роста, плотный, с широким, немного скуластым лицом, он казался олицетворением силы и здоровья. Как командир Кривовяз отвечал, по мнению начальника разведки, всем необходимым требованиям. Делал он все, не торопясь, взвесив и обдумав, делал так, что переделывать не приходилось. В проведении уже принятых решений был неумолим. Мог простить и часто прощал подчиненным одну ошибку, за вторую заставлял дорого расплачиваться.

– Больше некого посылать, Иннокентий Степанович, – нарушил долгое молчание начальник разведки.

– Так уж и некого? – Кривовяз вновь опустился на траву, достал кисет и начал набивать трубку.

– Вы меня не так поняли, – Костин снял очки и протер их чистым кусочком бинта. – Именно на этот раз посылать кого-либо другого явно нецелесообразно.

Речь шла о посылке в город надежного, расторопного партизана: надо было предупредить об опасности друзей, находящихся в городе. Задание ответственное, и требовался способный исполнитель.

– Ну, и как же решим? – снова заговорил Костин, видя, что Кривовяз молчит.

– О-хо-хо… – протяжно вздохнул Иннокентий Степанович. Он снял кепку и погладил свою бритую голову. – Давай еще подумаем… На, закури!

Костин взял протянутый кисет, свернул неуклюжую цыгарку и, затянувшись, зачихал, закашлял. Он был некурящий, но когда угощал Кривовяз – не отказывался.

– Ну, если вы ни за что не хотите отпустить Сашутку, – отдышавшись, тихо произнес Костин, – есть еще одна кандидатура…

– Нет другой кандидатуры! – с досадой произнес Кривовяз и отвернулся. – Зови-ка лучше Сашутку.

Начальник разведки поднялся с земли и ушел.

…Через минуту Сашутка уже сидел против командира бригады и начальника разведки.

– Значит, ты хорошо помнишь, у кого мы ели в последний раз вареники с вишнями? – спросил Кривовяз.

– Помню отлично. Это на той улице, где была автобаза Потребсоюза.

– Правильно.

– А угощал варениками ваш родич, музыкант…

– Не музыкант, а настройщик музыкальных инструментов.

– Понятно.

– Документы у тебя будут хорошие, нарядишься под полицая… Особенно опасаться нечего.

– А я не из робких, – уверенно произнес Сашутка.

Кривовяз склонился к карте, которая лежала на траве, повел пальцем.

– Выйдешь на большак, по большаку – до железной дороги, а потом опять лесом и лесом до самого города. Так ближе.

– Точно, – подтвердил Сашутка и внимательно взглянул на карту.

– Придешь к Изволину, спроси: «Когда будут вареники с вишнями?» Понял?

– Понял.

– Если будет возможность, принеси оттуда письмо. Если нет – заучи и запомни хорошенько все, что скажет Изволин. Иди, одевайся, время не ждет.

Завтрак уже окончился, хозяйка молча собирала со стола посуду, но Ожогин и Грязнов не поднимались со своих мест. Андрей просматривал газеты, изредка позевывая. Вчерашнее занятие у Зорга затянулось допоздна, и Андрей чувствовал усталость. Ожогин наблюдал за хозяйкой и выжидал, когда она наконец удалится.

Непогожие дни, говорившие о приближении зимы, наводили на Никиту Родионовича грусть. Он все чаще и чаще чувствовал тоску по людям, которых недавно оставил. Тяготило неопределенное положение, в котором они оказались. Удивляло, что Юргенс не проявлял никаких признаков нервозности, хотя война шла к концу.

– Просто непонятно! – произнес уже вслух Ожогин, когда хозяйка наконец вышла из комнаты.

– Что непонятно, Никита Родионович? – спросил, не отрываясь от газеты, Грязнов.