Возводить зданіе на пескѣ жизни, – тяжкій трудъ; лишь страданія неизмѣнны и постоянны. Напишите мнѣ.

Лондонъ, 9 ноября 1813 г.

Вотъ уже два мѣсяца, какъ я не получала отъ васъ ни строки, какъ это горько! Я бы никогда не подумала, что вы, зная, какъ я несчастлива, можете влить такой ядъ въ мое сердце. Здѣсь всѣ получаютъ письма отъ своихъ друзей на главную квартиру, даже самые занятые находятъ время писать, одна я ничего не получаю отъ моего близкаго друга, отъ котораго я такъ далека, пожертвовавъ ради него своими интересами; но я надѣялась, что онъ будетъ мнѣ всегда благодаренъ за то, что я нисколько не думала о себѣ, разставаясь съ нимъ. Но это еще не все: изъ вашей записочки моему сыну видно, что вы нисколько не старались расположить въ нашу пользу наслѣднаго принца. Но вѣдь вы мнѣ это обѣщали, и развѣ свойственная вамъ благодарность не напоминаетъ вамъ о томъ, что вы мнѣ обязаны вашей прославленной дружбой съ принцемъ? Неужели удачи измѣнили и такое, какъ ваше сердце; развѣ вы не чувствуете, что ваша забывчивость терзаетъ мнѣ душу? Каждая почта несетъ съ собой безсонную ночь. Я чувствую себя униженной передъ другими, когда меня спрашиваютъ: «Теперь ужъ, конечно, у Васъ есть вѣсти отъ г-на Шлегеля?» Живу въ гнетущемъ одиночествѣ, утративъ вѣру въ вашу дружбу, – величайшее мое сокровище въ этомъ мірѣ. Мой сынъ и дочь чувствуютъ также себя оскорбленными вашимъ равнодушіемъ ко всѣмъ намъ; мы не говоримъ между собой ни о чемъ другомъ; послѣ смерти моего дорогого сына[10] это для меня самое большое горе. Эти оба несчастья почти совпали, я говорю себѣ, – если бы онъ былъ живъ, я бы не была позабыта ни вами, ни принцемъ, я бы получала письма съ континента; когда цѣль, ради которой я пожертвовала бы жизнью, была достигнута, меня поздравилъ бы съ этимъ другъ. Ахъ, если бы вы такъ нуждались во мнѣ, какъ я въ васъ, бросила ли бы я васъ такъ на произволъ судьбы? Бросила я васъ развѣ въ Стокгольмѣ? Мое благосостояніе – если бы таковое существовало, – развѣ не было бы и вашимъ?

Я выпустила эту книгу[11], въ которой все напоминаетъ мнѣ о васъ. Изданіе расхватали въ три дня, – но что мнѣ изъ этого? Вы хорошо сдѣлали, обращаясь со мной такъ плохо послѣднее время нашего совмѣстнаго пребыванія, иначе я никогда не могла бы васъ оставить. Я столько потеряла въ васъ! Если я когда-либо снова встрѣчусь съ вами, я сдѣлаю все, чтобы удержать васъ! Меня всецѣло поглотилъ сплинъ, хотя меня принимаютъ здѣсь очень хорошо; причина моей тоски – ваше молчаніе. Даже г-нъ фонъ-Веттерштедтъ не обращается такъ съ своей женой, и развѣ я, – вы не можете этого отрицать, – не то лицо, которое интересуется вами больше всего? Развѣ мой домъ – не вашъ домъ? моя семья, мои дѣти? Ахъ, какъ вы меня терзаете своимъ молчаніемъ! Но я все простила бы вамъ, – если бы вы ко мнѣ вернулись.

Какъ вы переносите эту войну? Отъ возмущенія я перехожу къ опасеніямъ; прошу васъ, не пропустите ближайшую почту, напишите мнѣ нѣсколько строкъ и вѣрьте мнѣ, что, губя меня, вы губите и свое счастье.

Прощайте, мое здоровье все еще плохо. Когда-нибудь вы обо мнѣ пожалѣете.

Бенжамэнъ КОНСТАНЪ (1767—1830), извѣстный политическій дѣятель, долгіе годы находился въ дружескихъ отношеніяхъ съ г-жею Сталь, но подъ конецъ сталъ ими тяготиться, и увлекся г-жею Рекамье (1814), пламенное письмо къ которой мы и приводимъ.

3 сентября 1814 г.

Завтра вечеромъ, завтра вечеромъ? Что это за вечеръ? Для меня онъ начнется въ 5 часовъ утра. Завтра – это сегодня. Слава Богу, вчера уже прошло. Итакъ, я буду у вашей двери въ 9 часовъ; мнѣ скажутъ, что васъ нѣтъ. Я приду между 10 и 11 – неужели мнѣ скажутъ снова, что васъ нѣтъ.