Во вновь зарождающейся индустрии и выбранной для завода площадке военной тайной было В С Е. В буквальном смысле этого слова. Чертежи и схемы, состав вещества, фамилии ученых и работников, номера заводов, выбор места расположения будущего производства и даже названия радиоактивных элементов. Использование открытых названий радиоактивных веществ было зашифровано, использование слов «плутоний» и «уран» было запрещено. Чтобы очень сильно запутать следы, были изданы специальные секретные инструкция, в которой предписывалось, например, следующее. Уран 238 нужно было называть Кремнил, Путоний 239 – Аметил, Полоний – Нилон, Тритий-Триоксан и т. д. То же самое касалось названий технологий. Кран-графитовый реактор назвали Конденсационным, цепную реакцию – окислением, а вредные излучения – отходящими газами. Названия ведомств и предприятий постоянно переименовывались[3].

Даже современному специалисту, читающему архивные документы, чтобы избежать путаницы в голове и мысли о том, что все это разные площадки, необходимо специально разбираться во всех этих переименованиях. На самом же деле, речь все время идет об одном и том же объекте. Например, если мы видим в документе наименование «Стройуправление МВД СССР № 247» (Юра), мы должны знать, что это ранее было «Стройуправление МВД СССР № 859» (Жора), которое еще ранее раньше был строительным районом № 11 (Гора), ставший затем Базой 10 (Георгий Иванович!). Потом это был Государственный химический комбинат имели Менделеева, затем Химический комбинат «Маяк» и к настоящему времени он стал называться федеральное государственное унитарное предприятие «Производственное объединение „Маяк“» (ФГУП «ПО Маяк»). При этом сами все эти инструкции о засекречивании были, разумеется, тоже «совершенно секретными». В общем секретность получается минимум в шестой степени. Станешь после этого бояться и пугаться всех и всего!

По этим же секретным соображениям государственной безопасности, из зоны радиусом несколько сот километров принудительно выселили всех «неблагонадежных». К таким отнесли всех без исключения граждан, кто имел какую-либо судимость по любой статье уголовного кодекса за все годы советской власти. Выселяли не поодиночке, а целыми семьями.

Потенциальным «злоумышленникам», представляющим, по мнению властей СССР, опасность для атомного проекта, выдавали предписание собрать вещи в двадцать четыре часа, подавали вагоны для скота, грузили людей, включая новорожденных младенцев, и вывозили в чистое поле, например в г. Юрюзань. Без какой-либо компенсации, естественно. Какая еще может быть компенсация для провинившихся самим фактом своего существования перед системой граждан? Пусть спасибо скажут, что не расстреляли. Берия ведь руководил, могли легко!

В Челябинской области есть известное дело семьи Хорошениных из г. Касли, которая уже в современной России попыталась получить статус репрессированных и компенсацию ущерба. Что из этого вышло? А вышло негусто. Граждане снова оказались во всем не правы перед государством. Суды указали, что, вообще-то, это было выселение за неблагонадежность. Быть признанным неблагонадежным вне времени, то есть не заслуживающим доверия, это совсем никакие не репрессии, а бдительные административные меры. Вот если бы расстреляли или, по крайней мере, арестовали. А тут «всего-навсего» выселили. А если это не репрессии, то о каком статусе жертвы может идти речь? Несправедливость восторжествовала, и это тоже, увы, со временем стало традицией в отношении судеб людей, каким бы то ни было краешком пострадавших от великого атомного проекта.