– Давай съездим в субботу, – предложила она.

– У меня утром репетиция, но после обеда я свободна. Спасибо тебе, – с благодарностью откликнулась Юлька.

– Пустяки, мы с тобой не чужие. Помогу тебе на могиле убраться, цветов купим, посидим, Сашку вспомним.

Юлька часто заморгала ресницами, и Лена поняла, что сейчас она заплачет. Быстро отставила бокал на пол, пересела на кровать, обняла подругу.

– Юль, не надо, сколько можно?.. Вряд ли Сашке бы понравилось, что ты уже год заживо себя хоронишь.

– Я знаю, Лена. – Юлька уткнулась ей в грудь. – Но я никак не могу смириться с тем, что его больше нет. Понимаешь, нет и уже никогда не будет.

– Я это понимаю. Но ведь ты-то жива, и жизнь твоя должна продолжаться. Еще столько всего впереди. Ты молода, знаменита – звезда, можно сказать.

– Местного разлива, – мрачно буркнула Юлька, отстраняясь от Лены и вытирая глаза. – Что толку? Наверное, пора умерить амбиции и смириться с тем, что до пенсии буду играть на местной сцене в не очень качественных постановках.

– Все может измениться в одну минуту.

– Ага. В один прекрасный день можно оказаться на полу в собственном доме с пулей в голове, и больше ничего действительно не будет нужно.

– Это ты к чему? – насторожилась Лена.

– Можно подумать, ты не слышала о смерти Жанны Стрелковой.

– Положим, я слышала. А ты как могла об этом узнать, тебя же в городе не было?

– Мне Макс Коротченко позвонил.

– А его ты откуда знаешь? – еще сильнее напряглась Лена. Нет, не любила она таких совпадений.

– Мы на одном мероприятии благотворительном познакомились. Фонд Жанны организовывал, мы участвовали с парой миниатюр, а Коротченко был кем-то вроде куратора. Приглашал потом пару раз на кофе, до сих пор иногда общаемся. А что?

– И какие у тебя впечатления от этого Коротченко?

Юлька на секунду задумалась.

– Не знаю, он какой-то странный. Вроде говорит комплименты, а ощущение такое, словно тебе гадость сказали. И знаешь что, память просто космическая. Любой текст повторяет без запинки, даже знаки препинания запоминает. Я так удивилась, когда он в кафе официантке состав блюда до граммов перечислил.

«То же самое сказала сотрудница галереи, – вспомнила Лена. – Значит, надо его вызывать в прокуратуру и допрашивать. Он не может не знать названия банка, в котором у Стрелковой была ячейка. Ведь сказал же, что прочел документ перед тем, как сжечь».

– А ты почему о нем спрашиваешь? Он что-то натворил? – немного обеспокоенно спросила Юлька.

– Нет. Встречались как раз по делу о смерти Стрелковых, фамилия знакомая, вот и спросила. А ты саму Жанну знала?

– Да. Она помогала нам с последней постановкой – оплатила декорации и костюмы, сама часто приходила на репетиции, интересовалась, не надо ли еще чем-то помочь. У меня сложилось впечатление, что она старается как можно больше отдать. Это так странно в наше-то время.

– В каком смысле отдать? Денег?

– И это тоже, – кивнула Юлька, дотягиваясь до почти опустевшей бутылки и разливая остатки по бокалам. – Но не только. Она очень участливая была, замечала всякие мелочи: у кого настроение плохое, кто не в духе, понимаешь? Интересовалась людьми не из праздного любопытства, чтобы поболтать о чем-то, а искренне. Вот ты, к примеру, знаешь, как зовут гардеробщицу в вашей конторе?

– Знаю. Светлана Дмитриевна.

– А какая у нее семья, где она живет, с кем?

– Как-то не интересовалась, да и странно это, – пожала плечами Лена.

– А Жанна знала все о тех, с кем сталкивалась, представляешь? У нашей костюмерши Надюши сын болен ДЦП, так мы об этом узнали только от Жанны, когда она мальчику какой-то сложный тренажер купила, и Надюша взахлеб об этом рассказывала. Я в этом театре восемь лет и не знала, а она провела несколько месяцев – и вот…