Когда Арон влетел в дверь, чуть не сдёрнув её с петель, он замер, всё ещё не желая верить своим глазам. Комната была пуста. Даже дубовая кроватка под кружевным балдахином, в которой спала девочка, была уже вынесена куда-то. Руки мальчика вытянулись вдоль его тела. Не осталось ничего, даже гнева. Душа опустела… опустела, казалось, навсегда…

В комнату вслед за воспитанником вошёл брат Феон – Верховный Жрец этого храма – и положил руку на плечо мальчика.

– Где они? – тень надежды коснулась чела Арона.

– Не знаю! – в голосе монаха было столько горечи, что Арон не смог не поверить ему.

Арес унёс девочку тихо, в полутьме рассвета, не сообщив ни одной живой душе, куда направляется вместе с той, что была ему доверена. Бывший безымянный ушёл, оставив горечь в сердце Арона. Ни братья-монахи, ни Верховный Жрец не могли понять, почему он так поступил. И только увидев Арона, горестно воззрившегося на то место, где несколько часов назад стояла детская кроватка с укрытой пеленой сна избранной, брат Феон понял причину тайного бегства Ареса.

Арон замер на месте, не в силах поверить в то, что произошло. Время словно остановилось для него. Мальчик не желал воспринимать действительность. Так он простоял около получаса – не двигаясь, не моргая, и даже, казалось, не дыша. Первый глубокий вздох причинил жестокую боль его сердцу, затопив душу мальчика чёрной тенью, в которой не было ни единой частицы света. Надежда испарилась, коснувшись Арона лишь краешком своего крыла. Более не было никого, кто мог бы по-настоящему понять его. Никого, кто смог бы стать с ним рядом, как равный…

Первые два дня после исчезновения Лины Арон по инерции ещё ходил на занятия к своим учителям. Но на третий день мальчик остался у себя. Крим молча сидел у него в ногах, держа на коленях одежду, принесённую господину, и переживая вместе с Ароном то, чего сам не понимал. Он видел окаменевший взгляд Арона и терпеливо ждал, надеясь на то, что тот когда-нибудь оттает. Крим не решался нарушать тишину, сопровождающую Арона уже более двух суток, вопросом о том, что же всё-таки произошло. Послушник знал, если Арон захочет ему доверить свои печали, то сам поведает ему о них.

Тем временем, не дождавшись своего ученика, брат Марк – философ, обучающий Арона премудростям наук, – сам явился в его покои, и увидев всё ещё одетого в пижаму воспитанника, только покачал головой. Завтрак стоял нетронутым. Арон, обычно очень щепетильный в вопросе о том, увидит Крим или нет, чем именно он питается, сегодня даже не отослал послушника, узнав, что завтрак принесут ему в постель.

Всё утро Арон просто сидел на своей кровати по-турецки, не делая ни одного движения, словно превратившись в статую. Когда принесли обед, к которому Арон тоже не притронулся, жрецы заволновались. Брат Феон безуспешно ходил вокруг мальчика, пытаясь заставить его очнуться от странного оцепенения. Но ни одна его попытка не увенчалась успехом. Нетронутый ужин тоже унесли из покоев Арона.

Крим постоянно оставался со своим господином. Никто в эти дни не отозвал его на обучение, которое он проходил, желая стать монахом храма. Но даже постоянное присутствие верного друга никак не влияло на настроение воспитанника храма. Прошёл день, прошла ночь, а Арон так и оставался неподвижно сидящей на своей кровати статуей.

На другой день, стоило показаться над горизонтом дневному светилу, подземный проход под комнатой Арона медленно открылся, заставив Крима быстро проснуться и отползти к двери. На лестнице в проходе появились четыре взлохмаченные рыжие фигуры в разодранных коричневых камзолах, очевидно, ранее представляющих собой не столь жалкое зрелище. На лицах их красовались свежие синяки и, судя по тому, как они шли, все тела их были в ушибах.