Секретарь взялся за работу, начал составлять документ, а Рачковский отозвал Окулова и вывел его из управы, все поняли – хочет наедине с ним потолковать. Советнику следовало самому убедиться, что собой представляет человек, на которого он намерен оформить доверенность действовать от его имени, в состоянии ли и способен он выполнить нелёгкую предстоящую работу, не боится ли трудностей, можно ли на него положиться и намерен ли идти до конца. Спросил и о Севастьяне, хотел услышать из его уст и о нём характеристику. Рачковский был удовлетворён разговором с тамбовским мещанином. Какой теперь он тамбовский, скорее ставший олёкминским, хотя тамбовским по сословию таковым и значится – отметил для себя Кузьма Гаврилович. Будучи зажиточным, он обладал и богатым жизненным опытом, с множеством людей имел дела, а отношения складывались с каждым по-разному. Кузьма Гаврилович, наученный опытом общения, был способен по глазам, мимике, манерам и говору определить, кто пред ним: честный или хитрая личность, открыто или скрытно желает достичь своей цели.

Статский советник вернулся с Окуловым в управу и дал добро к оформлению потребного документа.

Бумажные формальности были соблюдены, и Окулов с Перваковым, расписавшись в журнале, стали обладателями доверенностей. На документах стояли даты, номера, подписи исправника и печати, а главное, прописаны тексты, поручающие им от лиц уважаемых иркутских господ совершать поиски золотоносных речек в Олёкминском округе и участвовать в их закреплении путём установки столбов, определяющих границы будущих горных работ.

– Видал, Севастьян, прямо как по твоему желанию и велению божьему свершилось – добился к чему душа тянулась, аж доверенным лицом назначен, – так отметил вслух Ряженцев, поглядывая на молодого охотника. – Что ж, удачи, может, тебе повезёт золото отыскать богатое, так Кондрата Петровича и Кузьму Гавриловича порадуешь и сам с Зиновием в стороне не останетесь.

Покинув управление, Рачковский и Трубников направились к постоялому двору, увлекая за собой Первакова и Окулова, следовало обсудить сборы предстоящего похода и узнать наконец-то про речку, название которой Севастьян скрывал. Но Окулов предложил дойти до его дома, там и обсудить всё касаемо дела.

Никто не отказался, все понимали – в постоялом дворе много любопытных глаз и ушей.

Прасковья не ожидала увидеть дома столь важных персон и поначалу растерялась, но, сообразив, что зашли вести особые разговоры, а Зиновий с порога дал знать накрыть на стол, кинулась к посуде и снадобью, захлопотала у печки.

Пока гости раздевались и определялись, где им присесть, хозяйка, словно по мановению волшебной палочки, на стол выставила солёные огурцы, горячую картошку в мундире, жаренное на сковороде мясо, хлеб, а в завершение выставила штоф водки. При появлении бутылки спиртного Трубников заметил:

– А вот это лишнее, не гулять зашли, не праздновать что-либо. Спасибо, но уж будьте любезны, хозяюшка, налейте всем ради отобедать по шкалику, а остальное убрать, в другой раз, даст Бог, повод найдётся.

Выпили, принялись за еду, и пошёл разговор.

Тема беседы пошла сама по себе. Обсуждали, что брать в дорогу, не шибко обременяя себя тяжестью, определялся перечень самого необходимого: вещи, еду, котелки, кружки и ложки, материал, чтоб укрыться в случае непогоды. Особое внимание уделили инструменту: лопаты, кирки, топоры, пилы и, конечно же, промывочные лотки, кои изготовлял из кедра поселковый мастеровой Захар Машуров, решали, на чём лучше везти груз. Рачковский и Трубников предложили на лошадях, Севастьян с Зиновием, в свою очередь, настаивали на оленях, мотивируя выносливостью животных, более приспособленных для тайги. Да, олени менее подвижны супротив коней, если несут на себе всадника, но своей неприхотливостью выигрывали.