Оставив наличку на стойке, поднимаюсь и выхожу из бара. Наш разговор прокручивается в голове раз за разом. Она права. Я совершаю ошибку. Желать Джейн – самый большой промах в нашей истории. Если мы оба хотим остаться невредимыми, то самый верный вариант -придерживаться плана А и не приближаться к плану Б. Конечная точка – это чувства. Мои родители самое большое доказательство того, к чему они приводят. К смерти.

Я не могу позволить себе такую роскошь как мои друзья. Травма прошлого слишком явна и болезненна.

Гнетущее чувство ответственности и тяжесть выбора парализуют меня, заглушая голос разума. Я понимаю, что должен держаться подальше от Джейн, ведь наши отношения – это ошибка, чреватая серьезными последствиями. Несмотря на все мои попытки избегать девушку, я постоянно нахожусь в ее поле зрения, а она – в моем. Все началось с моей первой ошибки – приглашения Джейн работать в мой закрытый клуб. Моя вторая, более серьезная ошибка, заключалась в том, что я продлил свое пребывание в городе на срок гораздо дольше, чем планировал. Нужно как можно быстрее возвращаться в Чикаго и напомнить самому себе, кем я являюсь, и что стоит на кону.

Подходя к двери, уже собираюсь достать ключи, но мое внимание привлекает маленький клочок бумаги, вставленный в дверной проем.

Что за черт?

Выхватывая листок, я не вижу ничего, кроме надписи:

«В жизни – как в шахматах: когда партия заканчивается, все фигуры – пешки, ферзи и короли – оказываются в одном ящике. Кто же первый из них падет?»

Я несколько раз вздыхаю и перечитываю написанное. Это переходит все границы. Этот придурок, что считает себя королем, должен остановиться, пока я не добрался до него. Он может играть со мной сколько ему вздумается, но не с моей семьей. Это была тонкая грань, и теперь неизвестный перешел ее вдоль и поперек. Я безжалостен, когда дело касается семьи, и он должен это понимать, раз решил сыграть в эту партию и начать с королевского гамбита, только инкогнито не учел того, что стоит допустить одну ошибку, и вся партия падет. Я отправляю листок с посланием в пиджак и переступаю порог квартиры. Тишина, царившая до этого момента, была нарушена приглушенными стонами, доносившимися из комнаты Джейн. Они нарастали, заполняя собой все пространство, вызывая во мне бурю противоречивых эмоций. Гнев, первоначально вспыхнувший в душе, сменился ошеломлением, смешанным с непониманием. Стоны Джейн, глубокие и ритмичные, казались все громче, проникая в самое сердце, словно пронзительные удары. Недоумение сжимало горло. Я не мог поверить в то, что слышу.

Порывисто, забыв о всякой осторожности, я бегу к ее комнате и распахиваю в нее дверь. Та с грохотом ударяется о стену, эхом отзываясь в тишине. Резкий, пронзительный визг оглушает меня на мгновение. Я застываю на месте, словно окаменев, не в силах пошевелиться. Ее глаза, широко распахнутые от ужаса и смущения, беспорядочно метаются по комнате, ища хоть что-то, чем можно было бы прикрыть тело.

Ее фигура – стройная, подтянутая, с изгибами, заставляющими сердце биться еще быстрее. Я не могу оторвать взгляд. Ее кожа, казалось, сияла в полумраке комнаты, а легкий румянец на щеках выдавал бурю эмоций, пронизывающих ее в этот момент.

– Гарри! – взвизгивает Джейн. – Отвернись ты уже! – она в жалкой попытке пытается прикрыть рукой тонкое кружево на груди.

Я не отворачиваюсь:

– Что тут происходит? – из меня выходит приглушенный голос. – Почему ты в белье и стонешь мать твою? – я тяжело вздыхаю, потирая брови.

– Отвернись! – командует она. – Это моя комната, а ты врываешься как дикарь!