Председатель Государственной думы Родзянко».
И 27 февраля начался военный мятеж.
Восстали части Петроградского гарнизона – подразделения Волынского, Литовского и Преображенского полков. Солдаты приняли решение не стрелять в демонстрантов. Они присоединились к толпам разъяренных рабочих. Начались погромы, убийства городовых, освобождение заключенных из городских тюрем «Кресты», «Литовский замок». Вскоре пал «Арсенал» – Петроградский главный артиллерийский склад.
Возле тумбы для объявлений стояли и курили два вояки – фельдфебель Михаил Ольшанский и чин рядового состава Николай Грубошерстьнев.
– Откуль будешь? – спросил Николай соседа.
– Преображенец.
– А ты?
– Из учебной команды запасного батальона лейб-гвардии Волынского полка.
– Вперед, на дом Окружного суда, – заорал долговязый прыщавый солдат с винтовкой наперевес.
– Ура, вперед на Шпалерную, – подхватил призыв солдата пожилой рабочий в задубевшей спецовке паровозника. Именно на этой улице в доме № 23 и располагалось здание военного суда.
– Предварилка нас ждет, – торопились люди, называющие себя революционерами.
Вскоре толпа подошла к суду. Николай и Михаил были в активистах. Задымились факела. Брошенные в окна бутылки с горючей смесью сделали свое дело – здание запылало с четырех сторон. Таким же способом был сожжен дом предварительного заключения. Выстрелы и звон разбитого стекла слышались повсюду, – это хозяйничали мародеры и грабители. В стороне от Николая трое солдат разоружали городового. Потом его раздели, повалили на спину и, обвязав шею куском телефонного кабеля, потащили за собой. Он сопел, задыхался, бился ногами, а руками пытался освободиться от удавки. Скоро страж закона затих – задохнулся. Только после этого его бросили.
– А, сука, попался и окочурился праведно, – заметил Михаил, выплевывая шелуху пахучих жареных семечек подсолнечника. Многие лузгали эти деликатесы, засоряя тротуар и мостовую. До этого экспроприировали целый мешок у торговца-украинца у Московского вокзала.
– Собаке собачья смерть, – закричал кто-то из толпы. Тело городового быстро остывало на холодных торцах серого, заплеванного шелухой булыжника. Это был апофеоз гражданской сшибки в агонизирующем государстве.
По словам «великого коктебельского затворника» поэта Максимилиана Волошина, россияне того времени действительно «пролузгали» Россию. Он с горечью по этому поводу в стихотворении «Мир» со временем напишет:
К сожалению, многие россияне тогда оказались словно неродными в России.
И 27 февраля в 19:22 в Ставку приходит телеграмма от военного министра Беляева, в которой говорится:
«Положение в Петрограде становится весьма серьезным. Военный мятеж немногими оставшимися верными долгу частями погасить пока не удается. Напротив того, многие части постепенно присоединяются к мятежникам. Начались пожары, бороться с ними нет средств.
Необходимо спешное прибытие действительно надежных частей, притом в достаточном количестве, для одновременных действий в различных частях города».
Царь заволновался за судьбу семьи. Он приглашает в вагон генерал-адъютанта при особе его императорского величества Н. И. Иванова, успешного укротителя Кронштадта в 1906 году.