Почему бы и нет?

Шотландское платье от Лелонга, черный лакированный пояс, тканые чулки, обувь из крокодиловой кожи.

Карлос оставляет меня в вестибюле:

– Пойду за билетами.

Возвращается, хохоча:

– Знаете? Он сказал… что не очень доверяет. Действительно, я однажды вечером представил ему одну… но это было не то. И он сказался занятым.

– Я ухожу!

– Не глупите!

Удар в сердце, как только он выходит на сцену…

– Нет! Что, это он?

– Что «он»?

– Он играл в «Романсе втроем»[60] с Гравэ[61] и Блие[62].

Мы наносим ему визит в антракте. Я попалась. Он легко передвигается по уборной в своем бирюзовом халате. Улыбка с ямочками на щеках:

– На этот раз, думаю, освобожусь.

Вечер заканчивается в «Армориаль»[63]. Мишель не только красив, но и ловок в обхождении.

Карлосу:

– Пригласите ее на танец.

Когда возвращаюсь на место, в ведерке с шампанским дюжина красных роз (язык цветов!).

– Вам нравится?

– Мне еще больше понравилось бы…

– А именно?

– …потанцевать с вами.

Какой апломб! Или я немного пьяна? Вальс. Как он вальсирует! Надо же! Около часа в его объятиях. Нас наконец замечают. Аплодисменты… тихие, потом громкие со стороны американцев. В три часа ночи мы даем нечто вроде спектакля.


Обмениваемся номерами телефонов. Жду звонка весь следующий день. Молчание.

Тихо и на следующий день. Никаких вестей целую неделю. Я в ярости. Еще ни один парень так не поступал со мной…

Ты ли это, Жаннин? Поверите ли, но я унижаюсь и возвращаюсь как-то вечером в театр «Ла-Брюйер», покупаю откидное место, где, увы, меня почти не видно! Ничего удивительного, что он меня не замечает. Идет снег. Он не помеха, и я отправляюсь к артистическому выходу, чтобы удостовериться, что он уходит один.

Он выходит вместе с Пакитой Клод, партнершей по пьесе, и директором Эрбером[64].

Даю себе клятву порвать с ним.


Через двенадцать дней – двенадцать дней! – звонок от Мишеля. Беззаботно спрашивает, не поужинаю ли я с ним.

– Увы, занята.

(А была свободна.)

– Тогда завтра? Подходите прямо к театру.

Конечно, я прихожу! Ужин в «Перроке», скромный, утонченный. Обволакивающая речь. В беседе несколько намеков – без напора – на обожаемую им семью: отец, известный врач, мать, красавица аристократического рода.

Смеется:

– Мой дед говорил, что наша родословная – через графов Тулузских – восходит к Карлу Великому. Похоже на шутку?

«Сын знатной семьи!» Великой семьи! И при этом есть деньги, ибо снова угощает шампанским. «Редерер»!.. Забыть!

Кое-какие надежды возвращаются, когда Мишель, расплачиваясь, говорит метрдотелю (который, похоже, хорошо его знает), что он на мели («Не было времени заскочить в банк!»), и оставляет в залог часы.

Так начинается наша идиллия. Мишель с самого начала покоряет сдержанностью, отсутствием настойчивого напора.

Он относится ко мне иначе, чем к другим! Его ухаживание, нежное и почтительное, словно предназначено для удовлетворения желаний героини Делли[65], какой я себя считаю.

Он не говорит в открытую о браке, но не увиливает от ответа, когда я… Опасаюсь противодействия его близких. Мать, пришедшая однажды навестить его в уборную, была любезна, сделала мне комплимент по поводу костюма из коричневого велюра с вышивкой старым золотом, позволила мне проводить их до двери дома, но не сказала ничего и ничего не сделала, чтобы укрепить мои надежды.

Мы видимся каждые два-три дня. Завтракаем или ужинаем вместе. Болтаем. Раскрываем свои души. Он мне нравится все больше и больше от встречи к встрече. Похоже, чувство взаимно.



После работы, с Мишелем


Новый год. Радуемся, что встретим его вместе.

– Зайди за мной после спектакля.

Воскресенье, утренний спектакль. Я прихожу в 18.30, и мне говорят… что он только что ушел. Я жду его почти целый час.