Было десять часов вечера 25-го числа. Марта была одна и лежала на кушетке.

Она казалась разбитой горем и едва узнала Гектора, когда он вошел.

– Вот и я! – вскричал капитан. – Марта, вы спасены! Марта покачала головой со спокойствием, которое ужаснуло капитана.

– Нет, – отвечала она. – Слишком поздно! Я погибла!

– Слишком поздно!

Слова эти вырвались из горла Гектора наподобие хрипа.

– Да, – продолжала Марта, – слишком поздно… он уже был… сегодня утром… я все еще ждала вас… я умоляла его… стояла на коленях перед ним… я держала его руки… понимаете, Гектор, я держала руки этого негодяя… он был неумолим… неумолим… «Прощайте, сударыня, – сказал он мне, – прощайте, я отправлюсь сейчас же в Алжир». После этого, – добавила Марта, – я сделалась, как помешанная.

Глаза капитана гневно сверкнули.

– Ну, хорошо! – вскричал он. – Я настигну его на дороге… Бог даст мне крылья… Но если он приедет раньше меня, то я успею убить его прежде, чем он отдаст роковое письмо. Ничего не значит, что я никогда не видал этого негодяя, я все равно узнаю его!

Капитан, вне себя от гнева, ушел от баронессы, не подумав даже пожать ей руку. Он отпустил свою карету и пришел в отель, как простой посетитель, а потому должен был дойти пешком до набережной.

В десять часов вечера Вавилонская улица пуста и темна. Гектор шел очень быстро и размышлял со спокойствием, внезапно наступающим после крайнего нервного напряжения. Приходилось немедленно возвращаться в Африку, присоединиться к генералу, который теперь, конечно, уже считал его дезертиром, и всеми силами помешать незнакомцу явиться ранее его, иначе Марте грозила смерть. Вдруг Гектор натолкнулся на человека, шедшего ему навстречу.

– Болван! – грубо выбранился прохожий.

– Сами вы болван, – ответил Гектор сердито.

Прохожий схватил его за руку и сказал:

– Вы оскорбляете меня, сударь!

– Очень возможно! Но оставьте меня, мне некогда, я спешу.

– Сударь, – холодно возразил незнакомец, – вы толкнули меня, и у вас должно найтись время дать мне удовлетворение.

– Удовлетворение!

– В противном случае я сочту вас за труса.

– Сударь, – ответил капитан, – оставьте меня; если бы у меня было свободное время, я наказал бы вас за вашу дерзость.

– А! Если так, то я буду считать вас за труса до тех пор, пока вы не дадите мне удовлетворения. Я тоже военный.

Гектор вздрогнул. Драться значило потерять время, которое ему уже не принадлежит, и рисковать быть убитым… А кто же тогда спасет Марту? Он взял за руку прохожего, подвел его к фонарю и сказал:

– Сударь, взгляните мне в лицо. Похож ли я на труса?

– Нет.

– Однако я не могу драться с вами.

– А! Отчего это?

– Жизнь моя не принадлежит мне.

– Так кому же?

– Женщине, которую я люблю.

– Вы женаты! – усмехнулся прохожий.

Гектор, в свою очередь, посмотрел на прохожего и вздрогнул. Перед ним стоял пожилой человек с холодной насмешливой улыбкой и сверкающими глазами. Этот человек был одет во все черное, а в петлице у него был знак Почетного Легиона.

– Сударь, – продолжал Гектор, – дайте мне слово молчать о том, что я вам скажу. Только под этим условием я могу объяснить вам причину, отчего я не могу драться с вами.

– Даю вам честное слово, говорите.

– Ваше имя, сударь?

– Полковник Леон, офицер в отставке.

– Ну, слушайте, – сказал Гектор. – Я еду от женщины, которая любила меня. Письмо этой женщины, адресованное ко мне, попало в руки негодяя, желающего продать его ей за баснословную сумму. Она просила отсрочки и написала мне. Это письмо застало меня в Африке в разгар экспедиции, накануне сражения. Я дезертировал, обесчестил свои эполеты, проскакал безостановочно пятьсот лье, но все-таки опоздал. Я решил вернуться на театр военных действий, чтобы нагнать негодяя, который повез мужу письмо жены.