Толстяк оторвал удивленную голову от ведра с газировкой, потом пожал плечами и снова вернулся к упоительному во всех смыслах процессу.

Я терпеливо молчал. Отсмеявшись, Макс сказал:

– Прости, это как-то неожиданно… Ты и эти чокнутые.

– По службе…

– Я понимаю, просто непривычно как-то. Ты на такие вещи прежде и внимания не обращал, а на мои роли плевал с колокольни. Вот я и… – Он на какое-то время замолчал.

– И все же, что ты знаешь об этой коммуне? – повторил я.

– Сейчас это модно. Называется декадансом. Искусством ради искусства. Привычный мир не может правильно оценить труд творческого человека, и тот вынужден искать место, где его странность покажется нормой и где каждого привыкли принимать таким, как он есть.

– Ты сказал одновременно много и мало. Другими словами, уроды от искусства спрятались среди обычных уродов.

– Грубо, но в точку, – согласился Макс. – Основал коммуну Джо Чилл. Помнишь такого?

– Помню. Он снимался в кино, играл отважных частных сыщиков и благородных миллионеров, спасавших мир.

– Еще писал картины. После того как выяснилось, что он любит разбавлять краски кровью, причем им же трахнутых мальчиков, его чуть не посадили. Однако у Джо хорошие связи и деньги, так что он отвертелся. Вот только в кино ему больше делать нечего. Никто больше не поверит в благородство персонажей Джо.

– То есть продюсеры дали ему пинка под зад?

– Именно, причем даже те, что трахали мальчишек вместе с ним, только с той разницей, что об их увлечениях пресса не дозналась. Джо обиделся на весь мир и решил перебраться в такое место, где никто не будет показывать на него пальцем. Вот уж не знаю, как ему удалось договориться с заправилами из Гнойника, но факт остается фактом: Джо поселился там, а через какое-то время организовал коммуну со своими законами. Туда подались разного рода непризнанные гении, а со временем это вдруг стало модно, в коммуну потянулись экзальтированные дамочки и внешне весьма благообразные джентльмены. Говорят, там царит сущая свобода нравов – делай что хочешь: напивайся, трахайся, хоть с человеком, хоть с животным, колись или нюхай, – мечтательно добавил Макс.

– Мне перечислить статьи из Уголовного кодекса, которые там нарушают? – хмуро сказал я.

Макс очнулся:

– Ты чего? Думаешь, мне по душе тамошняя жизнь?

– Не знаю, но рожа твоя стала подозрительной. Макс, свернешь на эту дорожку, не посмотрю ни на что: лично отверну башку, и все скажут, что так и было, – угрожающе произнес я.

– Ты ж вроде не на службе сейчас, или коп даже во сне остается копом?

– Я тебя предупредил, ты достаточно большой мальчик, чтобы сделать нужные выводы, – многозначительно добавил я. – Где находится эта коммуна, знаешь?

– Могу на плане показать.

– Валяй.

Макс притащил засаленный план города, развернул и долго водил пальцем по заскорузлому листу.

– Кажется, здесь, – неуверенно произнес он.

– Джо специально самый анус у задницы выбрал? – невесело спросил я.

– Его можно понять. Сюда к нему точно никто не полезет. В здравом уме и трезвой памяти…

– В определенной логике ему не отказать. Только я б предпочел поселиться в хижине вождя каннибалов, чем в середине Гнойника.

– Я же сказал: он сумел договориться, только не спрашивай меня, с кем и как, я все равно этого не знаю.

– Не буду, – заверил я и протянул ему несколько купюр. – Передай это матери.

– Почему я? Мог бы сам к ней зайти и передать, – возмутился Макс. – Ты сто лет у нее не был. Зайди, проведай старушку.

– Тебе проще, ты ведь по-прежнему у нее живешь. К тому же я не собираюсь в миллион первый раз отвечать на вопросы, почему я до сих пор не женился и когда она будет нянчить внуков. Мне ли тебе говорить, как я ненавижу эти допросы!