– Иван Фёдорович закурил сигару?

– К счастью, нет. Не выношу сигарного дыма.

– Угощали его конфектами или монпансье?

– С какой стати?

– Мадам Гостомыслова, вы следили за дочерью из окна, – сказал Ванзаров, будто не сомневался. – Заметили ещё что-то?

Генеральша чуть не сказала, что думает о дерзости полиции.

– Не понимаю, почему столько суеты из-за несчастного случая, – возмутилась она. – Искренне жаль молодого человека, но при чём тут мы?

– Обстоятельства смерти господина Куртица требуют выяснения, – ответил Ванзаров.

На правах полиции он попросил, а точнее – приказал мадам с дочерью не выходить из номера и не покидать Петербург. Мадам Гостомыслова испепелила его взглядом. Но не слишком удачно. Он поклонился и вышел. Бранд отправился следом, старательно отдав официальный поклон и закрыв за собой дверь.

– Что скажете, Сергей Николаевич?

Поручик многозначительно хмыкнул, как человек, не знающий, что сказать.

– Вы оказались правы насчёт причин катания барышни с Куртицем и степени их знакомства.

– Пустяки. Что ещё?

– Суровая семейка. На убийц не похожи.

– Благородные люди не выглядят преступниками, но бывают ими. Что вас смущает, говорите прямо.

Бранду осталось позавидовать такой проницательности.

– Ничего существенного.

– Тем более говорите.

– Слушаюсь… Мадемуазель вижу впервые, а такое чувство, будто видел её раньше. Как это называется?

– Дежавю.

– Вот оно. Слово забыл. Говорю же, ерунда. Что теперь, Родион Георгиевич?

– Вернусь в третий номер, – ответил Ванзаров громко, заметив, как за углом прячется Андреев, и добавил: – Затем на каток.

Вероятно, Бранд ожидал чего-то более занимательного.

– На каток? – повторил он. – А что там делать?

– Прокатимся.

– Господа, прошу простить, сейчас это решительно невозможно.

Иволгин говорил почтительно, но фигура его выражала непоколебимый запрет: на лёд никто не допускается. Даже почтенные члены Общества. И точка. Выдать коньки отказался категорически.

Посторонним на льду делать было нечего. Лёд принадлежал конькобежцам, которые носились по линии пруда. Тренировочные забеги на скорость не отличались от состязаний. Только призы не давали и финишную ленточку не натягивали. Бегуны были в спортивной форме, то есть в тёплых трико, шерстяных свитерах грубой вязки, кожаных перчатках и тёплых вязаных шапочках, облегавших голову колпаком. На спины нашиты квадраты белёной ткани с крупными чёрными цифрами.

– Сколько продлится тренировка? – спросил Ванзаров, невольно следя за быстролетящими фигурами.

– Около двух часов.

– Хорошо бегут, ах, хорошо, – сказал Бранд. Он увлёкся, окончательно забыв, зачем они здесь.

– Лучшие спортсмены, – не без гордости ответил Иволгин. – За небольшим исключением.

В этот момент конькобежец под номером 33, который сильно отстал от основной группы, рухнул на пустом месте, будто срезанный камыш. Шлёпнулся боком, раскинув руки, его развернуло по инерции. Сев на льду, он возмущённо стукнул кулаком. Как ребёнок, которому не купили игрушку.

– Какая досада, – посочувствовал поручик.

Распорядитель хмыкнул довольно презрительно:

– С ним такое происходит регулярно. Господин Котов чудесный человек, но у него печальный недостаток.

– Считает себя спортсменом? – спросил Ванзаров, наблюдая, как упавший поднялся и коряво пытается пристроиться к трём бегунам, чтобы закончить дистанцию.

– Не просто спортсменом – чемпионом. Принимает участие и в забегах, и в фигурном катании. С неизменным результатом. Классический неудачник. Летом на лодочках катается, а зимой на льду себе развлечение нашёл, – Иволгин не скрывал иронии.

– Упрямства ему не занимать, – заступаясь за беднягу, заметил Бранд. Он всегда был на стороне униженных и оскорблённых. Хоть и полицейский.