Как ни старался Иволгин казаться джентльменом, новость сломила невозмутимость.

– Вот как, – растерянно проговорил он. – Вот, значит, как… Бедный Ваня, простите, Иван Фёдорович. Но как это возможно, господа?

Бранд оставил попытки войти в разговор.

– Выясним, – ответил Ванзаров.

Снизу каток был красивее, чем из его окна: зеркало льда в кружевах снега. По зеркалу скользят дамы с кавалерами. Кажется, в таком волшебном месте нельзя помыслить о смерти, бедах и прочей чепухе.

Иволгин овладел собой, одёрнул пальто, как солдат оправляет шинель перед боем:

– Господа, располагайте мной. Полностью к вашим услугам.

– Благодарю. Иван Куртиц был вашим другом?

Распорядитель позволил себе печальную улыбку:

– Я наёмный сотрудник катка. Иван – сын члена правления Общества. У нас были добрые отношения, насколько позволительно. Иван Фёдорович никогда не показывал верховенства.

– У него были враги?

– Невозможно представить. Иван со всеми был дружен, никому не делал зла. Исключительной доброты человек.

– Кто мог завидовать его спортивным достижениям?

Иволгин смущённо кашлянул:

– Достижения были впереди. Иван Фёдорович обладал несомненным талантом к фигурному катанию, но призов ещё не брал. Его победу ожидали на ближайшем состязании.

– Что происходило вчера?

– Ничего особенного. – Иволгин чуть заметно пожал плечами. – Иван появился довольно внезапно…

– Прошу пояснить, – перебил Ванзаров.

– С отцом, господином Куртицем, он отбыл в Москву в десятых числах января, точнее не помню. Фёдор Павлович вернулся, Иван остался готовиться к выступлению на московских состязаниях, как нам было сказано. И вдруг появился.

– В чём причина?

Распорядитель только развёл руками:

– Простите, мне не докладывали. Иван был весел, шутил, в отличном настроении.

– С кем общался до выхода на лёд?

Вопрос вызвал затруднение:

– Прошу прощения, точно не помню, кто-то из членов Общества был в павильоне… Поздоровался, пошёл переодеваться.

– Постарайтесь вспомнить, господин Иволгин, с кем общался Иван Фёдорович.

– Да… позвольте. – Распорядитель задумался. – Протасов был, Картозин был. Возможно, кого-то не заметил.

– Кто эти господа?

– Конькобежцы нашего общества. Готовились выйти на лёд.

– Где Иван переодевался?

– В личной комнате господина Куртица, – Иволгин указал на павильон. – Такие предоставлены самым уважаемым членам правления Общества. Господин Куртиц разрешает пользоваться сыновьям. Я выдал Ивану ключ.

– Дальше…

– Собственно, всё. Иван в костюме для состязаний вышел на лёд.

– С кем он катался?

Иволгин позволил себе многозначительную улыбку:

– Мадемуазель Гостомыслова из Москвы. У нас по пригласительному билету Общества. Барышня первый раз на нашем льду, произвела впечатление.

– Иван Фёдорович с ней знаком?

– Вероятно. Они же совместно катались.

На веранде павильона поднимался дымок самовара, вазочки с вареньем поблёскивают хрусталём, закуски не разглядеть.

– Он перекусил перед выходом на лёд? Выпил чаю или чего-то крепкого?

Вопрос полицейского мог вызвать улыбку. Иволгин не позволил себе вольность:

– Иван Фёдорович – опытнейший конькобежец. Перед катанием приём пищи нежелателен.

– Кто сопровождал мадемуазель Гостомыслову?

– Мадемуазель пришла на каток самостоятельно.

– Проводите нас в комнату для переодевания.

Колебания были недолгими. Иволгин предложил следовать к павильону, спускавшемуся пологими ступеньками ко льду.

Середину деревянного дома занимал не слишком просторный холл с конторкой. В обе стороны расходились коридоры с шеренгами закрытых дверей. Из ящичка, что висел на стене за конторкой, Иволгин взял ключ, провёл в левый коридор, остановился у двери с номером 10, отпер замок и почтительно распахнул створку.