Развалившись на стуле, высокий господин окинул взглядом, не предвещавшим ничего хорошего.

– А получше нет? – спросил он.

Шереметьевский вынужден был произнести то, что язык отказывался выговорить: это лучший чиновник сыска.

Изображая скромность, Ванзаров сделал мгновенный портрет – одно из тайных орудий, которыми владел. Наряду с главным оружием – психологикой, которая предсказывала поведение человека по чертам характера. А также логикой Сократа, маевтикой и умением прогуливаться в мыслительных дебрях.

Мгновенный портрет сообщил: господину за сорок, выглядит моложе своего возраста, хорошо развит физически, занимается спортом, привык распоряжаться, состоятельный, скорее всего торговец, следит за модой, но не денди, о чём говорят простые короткие усы; любит радости жизни, взрослые дети, домашних животных не держит, вдовец.

– Ну что ж, пусть этот…

Леонид Алексеевич опять осквернил язык похвалами Ванзарову.

– Будьте любезны повторить то, что рассказали мне, – закончил он.

Куртиц громогласно прочистил горло:

– Дело проще некуда. Моего сына убили, убили публично, можно сказать на виду у всех. А ваш идиот пристав посчитал смертью от естественных причин. Только подумайте!

Ванзаров позволил себе немой вопрос. Как подобает послушному чиновнику.

– Пристав 4-го участка Спасской части, возможно, ошибся, – вслух ответил Шереметьевский.

– Не «возможно, ошибся», а совершил гнусное преступление! – заявил Куртиц. – Его надо предать суду. Или отдать в дом умалишённых как идиота.

Крепким выражениям Шереметьевский лишь смиренно улыбнулся. И метнул Ванзарову немой приказ: «Да начинайте же!»

– В вашего сына стреляли?

– Ещё не хватало!

– Ударили ножом?

– Кто бы посмел…

– Прошу прощения, как публично был убит ваш сын?

Куртиц издал звук умирающего зверя:

– Катался на катке, упал замертво.

– На каком катке?

– На нашем! – рявкнул Куртиц, будто полиции должно быть известно. – Каток Общества любителей бега на коньках…

– Почему решили, что вашего сына убили?

– Молодой, здоровый, крепкий юноша, спортсмен-конькобежец, который выступает в фигурном катании на коньках, вдруг падает мёртвым. Что можно подумать?

– Внезапная смерть без видимых причин, к сожалению, случается.

– Только не мой сын.

– Что написал в заключении участковый доктор?

Куртиц шмякнул кулаком по столу так, что бронзовая чернильница подскочила. Шереметьевский счёл пустяком: нервничает обиженный господин.

– Участковый доктор идиот! – заявил Куртиц. – Лыка не вязал.

Порыв гнева добавил в мгновенный портрет деталь: господин не умеет себя сдерживать, не владеет нервами, позволяет бесконтрольные всплески эмоций.

– Необходимо подробно расспросить вас о сыне.

Куртиц вытащил карманные часы.

– У меня мало времени, слишком долго ждал вас, Ванзаров. Спешу на вокзал, надо встретить важного гостя. Часа через три, нет – четыре приезжайте ко мне. – Он назвал дом на Вознесенском проспекте. – Прежде осмотрите тело моего сына как следует… Послал к вам на квартиру посыльного…

– Зачем? – спросил Ванзаров, зная, что адрес сдал Шереметьевский.

– Вручить гостевой билет нашего общества. Без него на каток не пустят.

Ванзаров не стал огорчать нервного господина тем, что полиция может войти на любой каток. Даже знаменитого общества. Если полиции будет надо. Ну а билет… Редкий случай, когда Тухле повезло. Сбудется его мечта.

Не прощаясь, Куртиц вышел из кабинета.

С видимым облегчением Леонид Алексеевич плюхнулся на своё кресло, в которое не смел присесть при госте. Так и стоял гостеприимно.

– Родион Георгиевич, вам ясно, с кем придётся иметь дело? – спросил он крайне любезно.