– Нет, наверное, я окончательно болен, – тихо прошептал он, чувствуя, как последние силы покидают его самого.

Он в изнеможении остановился и уселся уже на кресло. Почему-то замутило, и к горлу подступила тошнота.

«Не иначе, как переборщил с лекарством», – подумал он, откидывая голову на спинку кресла.

Тошнота немного отступила, но через короткое время возобновилась с новой силой.

Приступ рвоты был такой неожиданный, что он едва успел добежать до своего умывальника.

Освободившись от излишнего в своем организме, царь облегченно вздохнул и, умывшись, прошел к своему традиционно занимаемому месту.

По телу пробегал небольшой озноб, и это создавало чувство необычайного холода, отчего царь, съежившись, сидел на стуле и смотрел в потолок.

Наконец, это начало отступать, и  ему стало немного легче. Спустя еще минут двадцать, царь облегченно вздохнул и, помотав головой со стороны в сторону, произнес:

– Куда же подевался мой рассыльный?

И словно на его вопрос в дверь тут же постучали, и влетел запыхавшийся человек. То был его камердинер. Глаза его, и без того красные, ярко горели огнем, а  вид  был такой, словно искупали в воде.

– Государь, государь, там на улице творится неизвестно что. Люди, давка, крики.

– А   где полиция? – сурово произнес царь, вставая со своего стула и приближаясь к окну,

– Там же, но они почему-то стоят и ничего не делают.

– Ты принес то, что я просил?

– Да, – ответил камердинер, протягивая руку с коробочкой и доставая остальное.

– Выбрось, – тут же приказал царь и позвонил в колокольчик.

Вошел дежурный офицер и, четко приставив ногу к другой, кивнул головой.

– Вызовите срочно начальника   охраны и прикажите доставить сюда срочно главу тайного приказа.

– Слушаюсь, – ответил тот и, отдав честь, вышел из комнаты.

– Сходи, переоденься и быстро ко мне, – сказал царь, обратившись к камердинеру.

– Сию минуту, – ответил тот и, покрутив в руках коробочку, бросил ее в  урну с мусором, а   затем   быстро скрылся за дверью.

– Так, так, так, – тихо проговорил царь, – значит, заговор за моей спиной. Кто же так усердно рвется к власти, уж не мои ли дальние родственники? Надо срочно разобраться во всем этом. Жалко времени маловато.

Что-то больно кольнуло в само сердце и царь, неожиданно сам для себя, пошатнулся.

– О, господи, – тихо пролепетал он, присаживаясь снова на стул, – что это со мной сегодня? Не иначе смерть-матушка подступает, – и небольшая пелена застелила на мгновение ему глаза.

Вдруг, он резко выпрямился, судорожно глотнул воздух и, натянувшись как стрела, так и застыл, глядя куда-то в потолок.

Его глаза уже ничего не отражали, а только блестели в той окружающей его синеве, понемногу заволакивающей все во дворце.

Забежал  рассыльный и, завидев царя в таком положении, начал отступать назад, посекундно крестясь и молясь про себя.

– Господи, помилуй мя, господи.., – а, дойдя до двери, быстро выскочил наружу и закричал.

– Царю плохо, царь-батюшка помирает, лекаря поскорее сюда, – и понесся к  небольшой комнатушке последнего.

Прислуга забегала, засуетилась, тревожно переглядываясь между собой.

Никто не решался войти в комнату царя, за исключением личного камердинера, который незамедлительно прилетел на крик рассыльного. Спустя минуту он вышел и тихо прошептал:

– У царя на губах пена. Это, наверное, от лекарств, что он ими натирался.

Наконец, возвратился рассыльный, держа в руках маленький чемоданчик. За ним едва  поспевал сам лекарь, практически на ходу натягивая свой выходной сюртук


и закладывая монокль в глаз.

Собравшиеся расступились и впустили его внутрь. Спустя минуты две, он вышел и, тревожно озираясь по сторонам, заговорил: