– Цел и невредим, как видишь.

– Эрих, Эрих… – суетилась Берта Фридриховна. – Проходи, грейся, снимай одежду, промок весь…

Юст сбросил пальто, ботинки, прошел в комнату и с наслаждением опустился в кресло, чуть прикрыв глаза.

У Берты Фридриховны были вопросы, но она не задавала их, молча, с любовью рассматривала внука, который, казалось, уснул в кресле.

Спустя минуту-другую Эрих взглянул на нее и как бы с сожалением произнес:

– А ты, Берточка, постарела… Где мои отец, мать?

– Отец служит… – присела на краешек стула бабушка.

– Служит? Его не выслали? Как немца? – встал и тут же снова сел Юст.

– За что же его высылать, Эрих? – всплеснула руками Берга Фридриховна.

Но Юст ничего не сказал на это, а принялся как бы рассуждать вслух:

– И не посадили, и не выслали…

Берта Фридриховна некоторое время смотрела на внука и отметила про себя: «Да, изменился Эрих, очень изменился за то время как уехал на учебу в Ростов. И вопросы его…». Она встала и сказала:

– Не то и не другое, Эрих. Я сейчас приготовлю ванну.

– А мать где? – остановил ее внук.

– Тоже служит. Сейчас все должны заниматься нужным делом, война.

– Э-э, нет, нет и нет, – покачал головой внук. – Мы – немцы, хотя и живем в России. И если мы не должны воевать против своих, то не должны и помогать Советам, – и, увидев удивленные глаза старушки, он улыбнулся и спросил: – Ты почему на меня так смотришь?

Берта Фридриховна не скрывала своего удивления и смотрела на внука, не зная, что сказать. Потом спросила негромко:

– Эрих, почему ты не писал? Где ты был? В Ростове ведь фашисты…

– Радио надо слушать, Берта Фридриховна, сейчас там опять Советы… Такая кутерьма, такая кутерьма была, что я… мне… одним словом, я здесь, в Армавире… в отчем доме! – хлопнул руками по коленям.

Старушка молчала, чувствуя, что тот что-то не договаривает. О себе, о своем положении, неожиданном появлении в городе, когда в это время он должен быть в армии. И она поинтересовалась:

– Надеюсь, у тебя бронь и все в порядке, Эрих?

– И даже с документами все в порядке!

Берта Фридриховна решила пока больше не расспрашивать его, так как поняла, что он все равно правды не скажет, кивнула головой и вышла из комнаты, повторив:

– Сейчас приготовлю ванну…

Эрих оценил сдержанность бабушки и, чтобы сгладить возникшую между ними недоговоренность, громко крикнул ей вслед:

– Так когда приходят мать и отец?

– Они не приходят, Эрих, – обернулась Берта Фридриховна, – они в армии. Сейчас все должны… – и хотела что-то сказать, объяснить внуку, но тот со своей характерной ухмылкой опередил ее.

– Странно, сын сидит за решеткой за попытку ограбить ювелирный магазин, а их даже не потурили из армии…

– Какой ювелирный магазин? Что ты такое говоришь, Эрих? – испуганно отшатнулась от него старушка.

– Да это я так, – спохватился внук и встал. – Готова ванна?

… В аудиторию вошла Берта Фридриховна, в шубке неопределенного меха, в ботах. Придерживая сухонькой рукой небольшую кожаную сумочку, обвела взглядом помещение. Здесь собрались люди разного возраста.

– Гутен абенд! – поздоровалась и подошла к учительскому столу, доставая из сумочки блокноты.

В ответ послышалось дружно «Гутен абенд!», шум пододвигаемых стульев, а затем в аудитории наступила тишина.

– Сегодня мы с вами начинаем занятия по немецкому языку, языку, на котором разговаривали великий Гете, Гейне…

– … И Гитлер тоже, – в двери класса, скрестив на груди руки, стоял Юст и насмешливо смотрел на Бергу Фридриховну.

– Эрих, как можно! – бросила она укоризненно. А потом торопливо встала и вышла к внуку, прикрыв дверь.

– Ты снова пьян! – сказала сухо и коротко.