Он услыхал по другую сторону стены голос, очевидно, доносившийся с улицы:

– Когда этот разбойник взберется на стену, не стреляйте по нему. Нужно схватить его живым.

– Ага! – пробормотал Кожоль. – По улице ходит дозор. Я попал в настоящий капкан.

И, поразмыслив немного, он решил:

– На самом деле я бы выкрутился, даже если б украл серебряные ложки Директории… Но мое дело, кажется, не достойно сурового наказания… Если меня схватят, я должен буду сказать всю правду… что я пришел на свидание как влюбленный.

Но граф тотчас покачал головой.

– Нет, нет, – продолжал он, – ты не можешь говорить этого, мой любезный Пьер. Это старое французское волокитство – ты должен выкинуть из головы всякую мысль о нем. Ведь совершенно бесполезно компрометировать даму, которая…

Легкая улыбка пробежала по его губам в эту минуту, и он окончил свою фразу с некоторым тщеславием.

– Бесполезно, – продолжал он говорить сам с собой, – компрометировать даму, которую, в конце концов, ты, Кожоль, жестоко компрометировал. Она питает к тебе сильную ненависть, мой бедняжка Кожоль, и я тебя уверяю, что она не слишком заблуждается!

Упрекая сам себя, молодой человек, однако, держал ухо востро.

По ту сторону стены голоса отдавали команды.

– Не стрелять! Нужно схватить его живым, если хотите получить обещанную награду в двадцать луидоров – награду за поимку гнусного злодея, покусившегося на жизнь директора Барраса!..

При этих словах Кожоль вздрогнул.

– Черт побери! Я не знаю, постоянно ли лжет Баррас, но он далеко пойдет, если будет так лгать, как сейчас. Ах! Я не хочу компрометировать Елену. Но как же мне отделаться из такого обвинения? Убийца!.. Положение мое скверное… Баррасу поверят!!. Поверят тем более, что господа республиканцы не возмущаются, когда видят, что какого-нибудь шуана выдают за чудовище!..

Пьер снова обернулся, ища глазами факелы слуг, бродивших по саду.

Преследователи мало-помалу приближались. Если Кожоль продолжит стоять на одном месте, его совсем скоро окружат. Понимая, что ему нужно во что бы то ни стало выскользнуть из Люксембургского сада, он снова пустился в путь, взяв вправо от ворот, выходивших на улицу Богоматери, там, где к ней примыкала улица Ада. Он рассчитывал, что сад не был со всех сторон окружен дозором и что с этой стороны удастся незаметно перелезть через стену.

Он быстро скользил в глубокой тени деревьев, обходя стороной растянувшуюся по саду цепочку ищеек.

Но опасность, с которой он справился у цветника, вновь открылась перед ним в конце аллеи: он очутился у большой светлой лужайки, отделявшей один густой ряд деревьев от другого.

Эта лужайка, шагов в двести, просматривалась отовсюду прекрасно – нельзя было и думать пройти ее незамеченным.

Пьер стремительно бросился вперед.

Но его тотчас увидели. Послышался сигнал.

Мгновенно вся цепь сбилась в кучу и поспешила наперерез беглецу, словно толпа охотников, заметивших добычу.

Кожоль сохранил веселое расположение духа, даже несмотря на угрожавшую ему опасность.

– А ведь я, должно быть, забавно выгляжу в роли оленя. Счастье, что на ноги я не жалуюсь. Я достигну выхода на улицу Ада гораздо раньше, чем эта неповоротливая сволочь, которая пытается меня преследовать.

Пьер подбежал к воротам, но решетчатые створки оказались заперты. Издалека он различил, что по ту сторону их сверкают ружейные стволы. Это были ружья дозорных. Заслышав шум в саду, патрули окружили выходы.

– Ну, так поищем другой путь к спасению, – сказал Кожоль, повернувшись лицом к приближающейся толпе.

Заметив, что беглец стоить неподвижно, преследователи переменили тактику. Скучившаяся ватага разделилась, с двух сторон заходя за спину Кожолю.