– Не трожь! – не вымолвил, а прорычал зло и сурово самый рослый, плечистый из воинов, а в глазницах его полыхнул бесовский огонь.

Так он Николку пытался остановить, когда тот за крестом-посохом потянулся. Да только зря, парень оружие свое и так поднять бы не смог. Лишь крест самодельный упал, как появилась из-под земли костлявая рука с ошметками гниющей плоти, схватилась за деревяшку и в бездну ее потащила.

– Мне б к хозяину вашему… мне б… – трясущимися губами пролепетал писарчук, но замолк, поскольку старший мертвец вдруг двинулся на него.

– Оно и понятно, что к хозяину, не по грибы ж забрел! – всего пару раз открылись и закрылись белые губы мертвеца, а в глазницах снова полыхнул и затух огонь. – Одежу снимай… всю скидывай!

Сухость сковала горло барского посланника, а живот скрутило спазмами. Окропленная святой водой рубаха да протертые штаны были единственной защитой от нежити. Стоило раздеться, как его бы тут же зарубили, а может, и того хуже, разорвали бы на части сильные ручищи мертвяков.

– Не боись, не тронем пока! А коли лохмотья свои не сбросишь, так здесь и останешься! Не дозволим те овраг перейти! – как будто прочитав мысли человека, изрек мертвый воин и замер в ожидании.

Боязно было парню одежды лишаться, да что делать-то, не век же в чаще проклятой куковать? «Уж коли суждено от нечистой силы сгинуть, так лучше быстрее отмучиться», – решил писарчук и стянул с груди рубаху.

Как только Никола разделся и поставил котомку с дарами под ноги, тут же из-под земли снова появилась костлявая рука, ухватила и утащила добычу. Парень и глазом моргнуть не успел, как один из мертвецов подскочил к нему и взвалил на плечо, словно тюк иль другую поклажу.

Сильные были руки у нежити, пальцы цепкие крепко в бока писарчука впились, словно волк в горло настигнутой жертве. Ловкости мертвец был неимоверной, так быстро запрыгал по гнилым сучьям да по поваленным стволам, что у парня аж в глазах замелькало, а то, что утром на дорожку съедено было, наружу запросилось. Миновали овраг, но воин мертвый его не выпустил, а дальше понес в глубь гиблых чащ.

Больно Николе было, ох как больно! Пальцы костлявые все бока ободрали, да ветки колючие щеки и плечи в кровь исхлестали. Одна радость, отряд мертвецов возле оврага остался и следом не тронулся. Чувствовал парень страх перед тем плечистым воином, что с ним говорил. Такого грозного богатыря и живого испугаешься, не то что мертвого…

Долго или нет тащил его мертвец, Никола не помнил. Не до того ему, горемычному, было, чтобы счет вести. Запомнилось лишь мгновение, когда остановился покойник да тут же наземь его и бросил. Спину, о коренья покалеченную, сразу в трех местах заломило, локоть левый заныл и распух, а перед глазами у писарчука чертята желтые да красные заплясали. Тряхнул головой парень, чтобы пелена с глаз спала, а затем кое-как встал и огляделся.

Мертвеца уже и след простыл. А притащило его бесовское отродье совсем не туда, не в логово своего хозяина… Трава под ногами была зелена, а деревья красивы и стройны. Расхаживали по поляне, где Никола очутился, дикие зверушки, и никто друг на дружку не охотился. Редко увидишь лисицу, возле которой зайчики резвятся, да волка зубастого, что рядом с оленем разгуливает. Но больше всего подивился Никола хоромам, что увидел. Не гнилушку-избушку, а огромный терем о дюжине окон с резными ставнями. Лился изнутри свет, да такой яркий, что ясно на поляне было, как днем. На поляне – светло, а на душе у паренька вдруг спокойно и радостно стало!

Не живут так колдуны нечестивые: их черным сердцам мило, когда вокруг лишь гиблые болота да отвратная гниль, все мертво и уродливо. Так батюшка на проповеди говорил, да, видать, сплоховал святой человек… ошибся!