Докурив сигарету, он поднимается по лестнице и тихонько стучится в дверь комнаты Элинор. Недельная разлука, скопившееся электричество, высвобожденное грозой, а также потребность отвлечься только усилили желание Эдварда.

На ней кремовая ночная сорочка без рукавов. Ткань сорочки дразняще прозрачная.

– Дорогая, – говорит он, обнимая ее, и его ладони скользят по шелковистой коже, – я так по тебе соскучился!

Он приподнимает ей подбородок, чтобы видеть лицо, и целует в теплые податливые губы. Элинор отвечает коротким поцелуем, затем отталкивает мужа, но при этом улыбается. Ее щеки пылают.

– Эдвард! – Она стискивает его руку. – Я целую неделю жаждала поговорить с тобой наедине.

Он вновь тянется к ней, крепко прижимает и легонечко, как она любит, целует в шею. Но жена отталкивает его, и он смеется этой странной игре, которую она затеяла.

– Нет, – твердо произносит Элинор, выворачиваясь из его объятий. – Ты должен выслушать. Садись.

Она подводит мужа к кровати, где он садится, прижимаясь к ней, и гладит его по руке.

– У меня есть самая замечательная новость. – Элинор кокетливо смотрит на него из-под ресниц, покусывая губу.

– Давай говори, – смеется он, отводя прядку волос с ее щеки. – Не держи меня в напряжении.

– А сам догадаться не можешь?

Он затаивает дыхание:

– Смею ли я надеяться?

– Да. Я всерьез считаю, что на этот раз мы сумеем!

– Ты уже побывала у врача?

– Побывала. Он уверен, что я нахожусь на четвертом месяце. У меня отвратительное самочувствие, и он считает это очень хорошим знаком. Невероятно! Чем сильнее тошнота, тем лучше.

– И ты все это время молчала.

– Не хотела давать тебе неоправданных надежд и искушать судьбу. И потом, я сама только на этой неделе окончательно уверилась, что беременна.

Эдвард целует ее. Нежно, с благодарностью. И Элинор его не отталкивает.

– Я знаю, мы давно не… Но врач сказал, по соображениям безопасности мне нужно избегать… Ну ты понимаешь. Потому что те три раза… Эдвард, надеюсь, ты не возражаешь? Прости, пожалуйста. Я бы не хотела рисковать.

Возражает ли он? Конечно возражает.

– Я даже не мечтал, – говорит он и осторожно касается ее живота. – Ребенок – самое важное. Это поистине замечательная новость. – Он пристально заглядывает ей в глаза. – Я счастливее любого мужчины на свете. Честное слово. – Сейчас он действительно сказал правду. – Ты должна отдыхать.

Эдвард вздыхает и гладит ее по коленке. В неярком свете газовой лампы она красивее, чем прежде. У него щемит сердце.

– Эдвард, оставайся.

– Нет. Тебе будет лучше спаться одной. Я прекрасно посплю у себя в комнате, – лжет он.

Когда Элинор рядом, у него не бывает плохих снов. Но сейчас самое правильное – обеспечить ей надлежащий отдых. После рождения Мейбл у Элинор было три выкидыша на сроке около двух месяцев. Потеря каждого ребенка становилась для нее чудовищным ударом. У Эдварда все сжимается внутри при мысли, что трагедия могла бы повториться, особенно по его вине. «Пусть этот ребенок удержится в чреве, – думает он. – Пусть это будет мальчик. Здоровый мальчик».

Возможно, рождение здорового сына навсегда избавит его от дурных снов и разгонит докучливые тени.

Разрешите представиться. А может, мы уже знакомы? Такое вполне возможно. Болезней вроде меня трудно избегнуть. До поры до времени я прячусь в тени, чтобы в один прекрасный день проявиться. Это начинается с легкого прикосновения. Оно – словно перышко, словно едва уловимое касание крылышка мотылька или такое же едва уловимое дыхание новорожденного. Затем, подобно разворачивающемуся листу, я набираю силу и обретаю облик. Я становлюсь незваной гостьей, вползающей через темные расщелины в разуме близкого вам человека.