Все это великолепие мы красиво запивали молодым вином из Шираза, и чем быстрее убывал барашек, тем веселее и расслабленнее мы становились. Съев еще два ароматных куска, я почувствовал приятное успокоение. Мое тело было захвачено ощущениями покоя и удовольствия, а в желудке царило абсолютное умиротворение. Я давно заметил что если еда вкусная и хорошо приготовлена, то сколько ни ешь, не почувствуешь никакого отягощения. Именно это, хвала Аллаху, я сейчас и испытывал.

Завершив трапезу, мы решили выйти во двор подышать свежим воздухом. На улице заметно похолодало. Нам предложили накрыться одеялами. Ночи здесь были холодными, а дни достаточно жаркими, подметил я на будущее и для пользы дела. А еще почувствовал что у меня приятно кружится голова.

– Сардар, теперь, когда вы немного перекусили с дороги… Я готов поклясться, что вам еще никогда не приходилось пробовать такой опиум, какой есть у нас. Несомненно, это самый лучший дурман во всей Империи, – сказал мне Агаи Ваис.

– Не люблю опиум, он слишком тяжел для меня, – лениво ответил я.

– Поверьте, это нечто совсем иное нежели то, с чем вы имели дело раньше… – заявил хозяин дома, описывая пальцами круги вокруг головы.

Кажется, до меня не совсем ясно дошло, что он хотел сказать. Но когда мы вернулись обратно, я увидел заново застеленный дастархан, на котором нас ждали пряности и фрукты. Комната была освещена более скудно, чем прежде. Как только мы присели, послышались точные постукивания думбека[24], звук шел из темного угла. Вошел прислужник с подносом, на котором было пять тяжелых трубок. Все было готово к употреблению.

Частота ударов думбека увеличивалась; что-то назревало. Вот из темноты появился юноша – тот самый, с колокольчиком, что встречал меня около базара. В темноте я только и заметил что он был почти полностью обнажен, разве что талию обвивала легкая шаль, на концах которой позвякивали монетки. Тело юноши блестело в темноте, вымазанное маслом. По запаху я узнал масло макадамии – этот ореховидный плод встречался в Странах Темных морей и служил средством возбуждения.

Итак, юный слуга был мальчиком для утех. Как же я не догадался сразу, когда увидел его в первый раз? В ранние годы службы я, бывало, доставлял подобных юношей для важных гостей Шахиншаха. Но они всегда были полностью, с головы до ног, закрыты. Видеть их лиц и тела я не мог. В моем воображении это всегда были грустные дети которые никогда не смеялись, ведь их по обычаю кастрировали совсем юными и до лет ранней молодости подвергали всяческим истязаниям. Войдя в лета, такой юноша становился частью семьи и хозяин ставил его надзирать за гаремом; но только в том случае если он себя хорошо показывал: был любезен, покорен, в меру игрив. И дальше до конца жизни он проводил время в спертом воздухе хозяйского гарема.

Но нет, наш танцор был явно из другого теста. Чувствовалось, что он не просто смирился со своей судьбой, но по-своему наслаждается вниманием зрелых мужчин и своей над ними властью. Он вышел к середине комнаты, поклонился. Его глаза сияли, в них горел яростный азарт и странная радость. Даже в темноте ночи я заметил как он смотрел на меня, игриво поводил глазами, и улыбка не сходила с его лица.

Прислонившись к стене, я начал медленно затягиваться трубкой. Нужно было все делать медленно, мелкими затяжками: ведь я давно не курил и очень большие порции могли вызвать тошноту. Дурман быстро делал свое дело. Я почувствовал струйку холодного воздуха, которая медленно потекла через рот в желудок, вызывая в горле легкое пощипывание. Последующие затяжки начали меня потихоньку заводить, чувствовалось как голова отрывается от тела, мысли начали блуждать, пришло безмерное, едва ли не бесконечное чувство расслабленности. Вскоре я совсем поплыл, тело будто бы было внизу, а я смотрел на него сверху. Ниоткуда появились огромные персидские кошки светло-серого цвета. Мурлыкая, они проводили своими пышными хвостами по открытым частям моего тела, каждое их прикосновение вызывало небольшую щекотку.