Дом наш стоял среди холмов в поле. Одинокий, с белыми стенами и чёрной погнутой трубой, торчащей из соломенной крыши, местами залатанной фанерой и тряпками, скрывающими дыры. Потолок в доме был деревянным, не раз укреплённый ржавыми гвоздями. В доме было просторно и уютно, хотя и непривычно мало мебели. Две комнаты и кухня. В одной из комнат рядом стояли две свежезастеленные кровати: одна с зелёным, а другая с клетчатым красным пледом. В другой комнате – одна кровать. Просто одна кровать, и ничего больше. Ничего, кроме прикрытой занавеской винтовки у окна. В прихожей, перетекающей в кухню, – шкаф для вещей, сервант и аккуратно сложенные в ведро топор, ножи, ухваты, кочерга, верёвка, молотки, мешок с гвоздями, нитками и прочая утварь. На неровном, но выметенном полу-красный махристый коврик. Кухня наша – ольховый стол, пять деревянных самодельных стульев и камин в углу. Окна дома выходят в сад. Там картошка и… картошка. Но это только если смотреть из комнат и кухни. А с другой стороны растут лук и морковь. А у колодца ещё и незабудки, поэтому корова привязана к колу рядом с луком. Толстая, с обломанными рогами и огромными обманчиво-добрыми глазами. Мисс Шерри её зовут. Говорят, она сбежала из дома в день подписания постановления о независимости. Наверное, спешила в Дублин забодать кое-кого. Оно и ясно: корова-то у нас чёрно-рыжая! А рядом с камином у нас стоит кладовка. Там блюдце с маслом под марлей, миска сливок и варенье. Но самое главное – под люком. Он как раз под красным махристым ковриком. Там – книги. И не только. Там старые книги. Очень старые книги. А ещё – три винтовки и коробка с патронами. И всё это в чемодане, задвинутом под уставленный книгами дубовый шкаф. А ключ теперь у нас, потому что мы сумели уговорить маму дать его нам, чтобы читать эти книги. Те, что сможем понять. И она сделала вид, что мы её уговорили. Можно было подумать, что до того она нам запрещала…

Когда мы переоделись по погоде (в рубашки) и умылись водой из колодца, мама накормила нас кашей с молоком и, усадив на стулья, подстригла каждого. Не так, как парикмахер. Уверенно, быстро, ровно. Беспощадно. А потом рукой разлохматила все волосы. «А теперь, дети мои, марш работать!» И мне досталось ведро, а Ави – топор и верёвка.

Мне кажется, мы так давно уже забыли, что такое настоящее счастье, но нам пришлось вспомнить об этом. В тот день. Когда Ави приволок связанные в пук ветки для камина, а я натаскал воды и надоил целое ведро с непокорной мисс Шерри, чьё спокойствие и доброта чьих глаз были так же обманчивы, как улыбка крокодила. Тогда же мы помогли маме с обедом. Ави неплохо готовил, а я накрыл стол и вымыл посуду. Мне нравилась холодная колодезная вода и красная глина, проступающая под тонким слоем краски на тарелках и стаканах. Столько забот было в одном этом маленьком нашем доме! Столько невероятных и, как представлялось, невыполнимых дел, но мы с Ави видели, как несуетливо, но уверенно, одно за другим, их делает наша мама. И рубит дрова, и латает крышу, и метёт пол… Как делала это и без нас все эти одиннадцать лет. Но под вечер все дела оказались переделанными, и мама отпустила нас гулять. «Значит так. До первых звёзд (которые, кстати, уже едва заметно проглядывали на бледнеющем небе). В сторону дороги не ходите. Ави, следи за Томом. Когда он пойдёт к дороге, я разрешаю надавать ему по ушам». И мама с беззлобной улыбкой вручила Ави винтовку. «Надеюсь, вся неразумная дичь уже отстреляна»