– Солнышко… милый… – протянул лис. – Должно быть, у вашей мамы красивый голос, раз она произносила им такие слова…

– О да! Он у неё очень красивый. Ровный. Он, как ручеёк, журчит. И иногда в нём проблёскивают искорки солнца, а иногда, когда она говорит о чём-то весёлом, то ручеёк словно бежит по камешкам, а иногда и убаюкивает… У неё такой чистый ирландский выговор – жуть!

– Южный?

– Нет, она говорит, что северный, – подал голос Ави.

– Тогда действительно жуть! Ха-ха! Хм! Северный…

– А вы, мистер Фокс, бывали на севере? – вдруг спросил я.

– Как же! И за спиной северного ветра тоже! – оживился Лис с синими глазами.

– Расскажите! – взмолились мы хором.

– Ещё чего!

– Ну, пожалуйста! Мистер Фокс! Пожалуйста!

– Милый мистер Фокс! Пожалуйста!

Мы набросились на Лиса со слезливыми мольбами и, забыв о его ране, повисли на его шее, как если бы он и впрямь был человеком. Лис зажмурился.

– Теперь я понимаю, как это трудно отказывать, когда так просят… так просят… Я обещал. – Мистер Фокс приоткрыл один глаз и понюхал мою голову. – Мыть тебе её пора, – строго сказал он и вылизал мне языком макушку.

Колокольчики Мастера

На самом краю вселенной, где спят серебряные звёзды, жил старый Мастер. Похоже, что его волосы устлала звёздная пыль, а его глаза напоминали две маленькие небесные звёздочки. Мастер делал колокольчики. В эти колокольчики превращались погасшие звёзды, которые каждую ночь Мастер собирал на Млечном Пути. Возвращаясь домой, он аккуратно протирал их, потом вывешивал на бельевую верёвку и высушивал их. После этого звёзды превращались в колокольчики, и эти колокольчики звенели каждый раз, когда Мастер снимал их с бельевой верёвки, и, когда они звенели, люди на Земле улыбались.

С тех пор прошло немало лет, уже давно никто не собирает звёзд на Млечном Пути, никто не протирает их и не сушит на бельевой верёвке. Никто не делает из них колокольчики, а люди на Земле всё так же продолжают улыбаться.

Домой мы вернулись поздно. Велосипед пришлось катить через холмы, так как руль у него оказался безнадёжно свёрнут, а колесо помято.

– Мне кажется, ему уже лучше, – сказал Ави, срывая очередной жёлтый цветок на пути и вплетая его в венок.

– М? Думаешь, и вправду мне пора мыть голову?

– Дурак ты, Том!

– Да сам такой!

Едва мы показались на пороге, мама уже встречала нас, вооружившись скалкой, однако, едва завидев наш помятый велосипед и протянутый венок, смилостивилась.

– Всё ясно. Забыли остынуть. Тоже мне Лаэги! Господи! А ну марш мыться! Том, голову – с мылом!

Ави показал мне язык и, протянув маме венок, побежал к колодцу.

– И какой святоша из этого проходимца?! – пробурчал я и, пригладив волосы, поплёлся за братом.

На следующий день полил дождь, но это не помешало маме вновь усадить нас в старую повозку и отвезти в город. В городе мы пробыли с неделю. Мама показала нам зоопарк и библиотеку. Ночевали мы у её знакомых в обстрелянном домишке на конце улицы. Старик и старушка, мистер и миссис МакКхетт, были всегда приветливы и рады нам. Они окружили нас с братом заботой и вниманием так, словно мы были их сыновьями, что пропали в застенках английских участков в годы Гражданской войны. Мистер Риз МакКхетт каждый день водил нас по городу, а его седоволосая жена в овечьем вязаном платке всё рассказывала и рассказывала нам что-то. Только, увы, я не могу вспомнить, что. Августин не может тоже. Оно и понятно: голова у него вечно забита чем-то более интересным, чем моя. Мама же тогда хлопотала по каким-то делам. Но все вместе мы обычно собирались на вечерний чай со сливками, за которым мистер МакКхетт неизменно раскуривал свою старую трубку и начинал рассказы о своих походах, когда он ещё состоял на флоте. Нам было так больно слушать его. Всё равно флот тот был английским, а путешествия его так не похожи были на путешествия Брана или хотя бы Майль Дуина…