«А найду-ка я “свой” образ в скульптуре, – подумала я. – Да такой, чтобы преподаватель отстал навсегда». И ведь нашла. Ни много ни мало – Афину Палладу, мой юношеский идеал и пример для подражания. А главное, лучшего образа для Книжной Моли и не придумать. «Афина» – мое институтское прозвище, которое, как ни странно, прилипло ко мне еще с первого курса. Видимо, образ был найден очень точный.

Сейчас, конечно, это вызывает улыбку… Персонаж-то, в общем, своеобразный. Но я изо всех сил стремилась ему соответствовать: читала «умные» книги, задумывалась о великих вещах, накапливала вселенскую мудрость, отвергала быт, не придавала должного значения собственным чувствам (#яжеафина)… А главное, отрастила волосы и носила «античный» узел на затылке. Мне казалось это очень красивым. Теперь-то ясно, что мудрость совсем в другом… А красота – тем более…

Но в подражаниях были и плюсы: воспитание бойцовских качеств, воли, реальное восприятие действительности, без ложного романтизма. Главное же – развитие наблюдательности и аналитических способностей. Именно эти качества Афины очень пригодились мне, когда я, уже став дипломированной Книжной Молью, отдалась своей страсти – изучению скульптуры, внимательному к ней отношению, чувству «жизни» в ней, «чтению» ее… Эти навыки определили мою дальнейшую судьбу – я стала искусствоведом. Так что в эрмитажных прогулах неинтересных лекций оказалась и польза. Но, друзья, осторожнее с искусством! И уж тем более не ищите там «свой образ», а то однажды он начнет жить вместо вас и за вас. Всякое может случиться! Юность-юность, максимализм, однако…

Во время учебы в Кульке мы, будущие Книжные Моли, после лекций как-то не особо спешили расходиться по домам, зато любили посидеть в пустых аудиториях, поболтать обо всем, посплетничать… Нас было человек пять-шесть. И как-то так сложилось, что все мы неплохо пели, да и любили это дело. Хотя музыкальные предпочтения были у каждой свои. Оказалось, что всем более-менее знаком советский песенный репертуар, в основном лирический, и собравшиеся могут его поддержать. Так мы стали иногда проводить время с песней. В аудиториях была шикарная акустика. Мы получали удовольствие от собственного пения (словно ангелы поют, как сказала одна из нас). А что пели? Хорошие песни: «Каким ты был, таким остался…» (с нее всегда начинали), «Ой, цветет калина», «Старый клен», «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина», «Зачем вы, девочки, красивых любите?», «На побывку едет молодой моряк» и тому подобное.

Хитом мероприятий почему-то всегда была песня «А я люблю жена-а-а-атого». Она пелась с особой жалобной интонацией. Хотя в свои восемнадцать-девятнадцать лет мы, конечно, и понятия не имели, каково это на самом деле – любить женатого. Но общий настрой песни улавливали и, как умели, передавали.

Совместное пение удивительно объединяет. Расходились мы обычно с чувством глубокого удовлетворения. Если в момент «концерта» кто-то заглядывал в аудиторию, мы не замолкали. Любопытные обычно деликатно удалялись. Вероятно, они считали, что мы не с библиотечного факультета, а «массовики-затейники», поэтому нам не мешали, думая, что мы, вероятно, репетируем. А мы просто получали удовольствие. От песен, от самих себя, от общей беззаботной атмосферы.

Однажды в институт пришел молоденький преподаватель. Между собой мы называли его «Пельмень» за плотное телосложение и маленький рост. Преподаватель был очень умный. Ходили слухи, что его любимой книгой с детства была Большая советская энциклопедия, которую он читал от корки до корки. Это было похоже на правду. Лекции, которые он читал, были весьма интересны. Но вне лекций Пельмень вел себя со студентами строго, высокомерно, иронично и был очень вспыльчив.