Небо потихоньку меняло свой цвет. Когда мы вышли на сцену, оно было светло-голубым, потом закат окрасил его в красно-жёлтые тона, а к концу шоу над нами простиралась уже тёмно-синяя бездна. Нам оставалось отыграть последние три композиции, попрощаться с публикой и покинуть сцену. Было невероятно жарко, и я страстно желал лишь одного – как можно скорее оказаться в своём гостиничном номере под холодным душем.

Следует сказать спасибо организаторам и прокатчикам – свет и звук был просто отличный. Я смотрел на расползающийся вокруг меня дым, подсвеченный красным и жёлтым, который стелился по сцене, и вдруг заметил, что слэм в фан-зоне превратился в драку.

– Если кто-то упал в слэме, – мирно начал я в микрофон. – Не оставляйте его лежать на земле!

Я не хотел, чтобы среди зрителей началась паника, поэтому намеренно не стал говорить про драку. Мы начали следующую песню, медленную и красивую. Я надеялся, что фанаты успокоятся, но поскольку слэм уже перерос в мордобой, им было всё равно, какие мелодии звучат со сцены.

Я наклонился к одному из охранников, стоящих перед фан-зоной, и попросил его усмирить наших разбушевавшихся поклонников, в ответ на что услышал, что этот парень не может покидать свою рабочую зону.

Я опешил. То есть как – не может покидать рабочую зону? Слова на автомате вылетали из моего рта, охранник уже повернулся ко мне лысым затылком, в то время как я беспомощно наблюдал за своими фанатами, разбивающими друг другу лица.

Хотелось уйти со сцены немедленно, но такой поступок повлечет со стороны менеджмента и коллег по группе вопросы, на которые я не хочу отвечать.

Я посмотрел на своих музыкантов. Казалось, они не замечали происходящего в фан-зоне. Или делали вид, что не замечали. Как только я закончил петь, то сразу ушел со сцены, оставив их доигрывать последние аккорды в одиночестве. Я прямо физически ощущал их осуждающие взгляды, но мне было все равно.

Менеджер подал мне полотенце, я механически провел им по лицу и бросил на землю. Тут же подбежал кто-то из работников сцены и забрал его. Как же меня тошнит от мелочности этих людей.

Я прохожу в трейлер, который служит мне гримёркой фронтмена, падаю на диван и закрываю глаза. Перед взглядом, устремленным в закрытые веки, всё ещё мелькают зелёные круги, остаточное явление после светящих в лицо ярких прожекторов. В ушах шумит, но я отчетливо слышу приближающиеся шаги. Дверь открывается, и голос Майка вопрошает:

– Какого чёрта это было, Дил?

– Ты видел драку в фан-зоне? – устало поднимаю веки.

– Видел, – кивает гитарист.

– И стоял на сцене так, словно ничего не происходит?

– Ты тоже!

– По-твоему, я должен был посеять панику среди зрителей?

– Попросил бы их остановиться, ты же фронтмен, – последнее слово из его уст прозвучало прямо-таки оскорбительно. – Вместо этого ты свалил. Оставил нас стоять там, как идиотов. Позволь напомнить, что кроме этой кучки отморозков, на тебя смотрела толпа в несколько тысяч человек. И ты вот так вот свалил!

– Мне было нехорошо.

– Последнее время тебе всегда нехорошо, – говорит Майк, и я замечаю в его взгляде что-то, чего не видел раньше.

Отворачиваюсь, вздыхаю:

– Ты не понимаешь.

– Ну конечно, куда мне, – сарказм гитариста мне неприятен.

– Что за шум, а драки нет? – влетает Джей. – Дил, ты чего ретировался так быстро?

– Разве этого мы хотели?

Ударник смотрит на меня, потом на Майка, который всем своим видом говорит: «Эта песня хороша, начинай сначала». Никогда не думал, что Майк может быть таким злым. Майк, которого я знаю с детства, у которого большие, как у героев аниме, карие глаза. Который и мухи не обидит. Мой Майк. Сейчас стоит и ранит меня в самое сердце.