Улицы тесны, множество народу. Везде подле домов маленькие дворики, устланные дерном, а также сделаны для пешеходов широкие намосты, и хотя на мостовых везде грязь и пыль, ноги у пешеходов были чисты. Марина не поверила бы, но она своими глазами видела, как какая-то служаночка в синей юбке и чепце мыла намост перед домом! Грязная вода стекала в какие-то отверстия, бывшие на каждом шагу… оттуда высунулся косматый человек и погрозил служанке. Приехала телега, и туда стали ссыпать уголь. В другое отверстие сбежал мальчишка с узлом, из третьего валил пар, словно там шла огромная стирка… Похоже было, что при каждом доме имеются такие отверстия – истинные западни для задумавшихся прохожих, которые спешат, заглядываясь на витрины богатых лавок и магазинов, наполненных всякого рода товарами, индийскими и американскими сокровищами, которых запасено тут на несколько лет на всякий вкус. Марина с удовольствием вспомнила, как Десмонд предупредил Саймонса о том, что они задержатся в Лондоне не меньше чем на два дня: мисс Марион придется посетить Бонд-стрит, ибо весь ее багаж украли французские воры. Именно здесь, в этих многочисленных лавках, и приобрели, конечно, свои чудные наряды англичанки, которых Марина видела тут и там. Женщины все как одна показались ей очень хороши; одевались они просто и мило, все без пудры и румян, а их шляпки были, верно, выдуманы грациями. Англичанки, все как одна худощавые, порою даже сухопарые, ходили, как летали: за иною два лакея с трудом успевали бежать. Маленькие ножки, выставляясь из-под кисейной юбки, едва касались камней тротуара; на белом корсете развевалась ост-индская шаль (Марина не без ревности рассматривала узоры); на шаль из-под шляпки падали светлые локоны.

По большей части англичанки были белокуры, и Марина подумала, что по сравнению с ними ее русые волосы покажутся даже темными. Почему это ее обеспокоило, Марина не понимала, но пристально вглядывалась в личики, мелькавшие перед ее глазами. Дамы все казались прехорошенькими, элегантными, изысканными – в отличие от джентльменов. Они были так невозмутимы и молчаливы, что чудилось, будто еще со сна не разгулялись или чрезмерно устали. И все в синих фраках – это был любимый цвет их.

Сумерки сгущались, синие силуэты таяли в вечерней синеве. И вдруг – Марина ахнула – то там, то здесь засветились фонари. Оказалось, что их здесь тысячи, один подле другого, и куда ни глянешь, везде горели фонари, которые вдали казались огненной беспрерывной нитью, протянутой в воздухе.

Не сдержав удивления, она всплеснула руками.

– Восхитительно, не правда ли? – послышался негромкий голос за ее плечом. – Несколько лет назад некий прусский принц прибыл в Лондон. В город он въехал ночью, и, видя яркое освещение, подумал, что город иллюминирован для его приезда.

Марина хотела пропустить реплику Десмонда мимо ушей, но вдруг вспомнила, что она за день ему и слова не сказала. Саймонс, небось, уже голову ломает над странными отношениями кузенов. Конечно, делает скидку для русской дикости. Ну и черт с ним! Ну и пусть думает, что хочет!

Так ничего и не сказав, она снова уткнулась в окно, однако карета уже остановилась перед отелем, и разглядывать сегодня Марине было нечего.

Следующие два дня и впрямь увенчались оргией покупок, и к концу второго Марина утратила счет вышитым ридикюлям, замшевым, кисейным, лайковым и шелковым перчаткам, шелковым и кожаным туфелькам, ажурным чулочкам, батистовым сорочкам, соломенным, фетровым, атласным, бархатным и кружевным шляпкам и чепцам, косынкам, платкам и шарфам, корсетам, амазонкам, нижним юбкам, пелеринам, панталонам, пеньюарам, жакетикам, платьям… о господи, всего этого не перечесть, не запомнить! Ничего. Она постарается. Постарается. Главное, что до 31 июля осталось уже на четыре дня меньше!