, становится вдруг, после женитьбы на этой сироте «казанской», сказочно богат. И не просто богат, но самым богатым во всем крае!

Так что лишь этой единой из всех иных странностей становится вышеописанная версия появления на свет Ломоносова более чем внятно объяснена. Иных вариантов здесь прослеживаться просто не может: они не смогут объяснить хода всех вышеописанных с его родителем чудес. А тем более и всех чудес последующего: просто невозможного по тем временам великого скачка из крестьянского сына в царские вельможи…

Далее о его «гениальности»:

«…Ломоносов выучился грамоте не столь рано, как уверяют некоторые биографы…» [140] (с. 77).

Так ведь и Петр: в свои 16 лет знал лишь первые два правила арифметики! А ведь яблоко от яблони недалеко падает.

Потому, несмотря на явную протекцию, он и оказался учеником-переростком. Все же его шараханья от сочинения стихов до алхимических опытов и от мозаики до сантехнических приспособлений – полностью повторяют шараханья в желании получить обучение и сразу, и всему – царя Петра. Так что слух о родстве Ломоносова с Петром отнюдь не безпочвен, а особенно – в свете именно им и учреждения в главном учебном заведении страны очага поклонения божеству, которому всю жизнь свою исправно служил и сам Петр.

А вот насколько близки безнравственностью его поступки своему увенчанному лаврами рожденному в таком же беззаконии предшественнику на посту «просветителя» России.

Когда потребовался священник в экспедицию на Аральское море, Ломоносов, горя желанием развлечься в столь заманчивом экзотическом путешествии, с легкостью лжет о своем происхождении:

«4 сентября 1734 года он подал прошение, в котором объявил, что у него отец “города Холмогор… поп Василий Дорофеев” и что он жил всегда при своем отце… Ломоносов дал подписку, что если в его показаниях что ложно, “за то священного чина будет лишен и пострижен и сослан в жестокое подначалие в дальний монастырь”.

Но “ставнический стол” академии вознамерился проверить через Камер-коллегию истинность показаний недавнего дворянского сына, и Ломоносову пришлось рассказать правду… Дело кое-как замяли» [120] (с. 77).

Насчет «правды», которую якобы поведал Ломоносов, как-то уж больно сомнительно: знал ли он ее вообще?

Но ведь и в дальний монастырь его также не сослали. Значит, что-то знали о том, кто он такой на самом деле. Может быть, знали много больше и его самого. А точнее, что следует из всего случившегося, были люди, которые его родословную знали лучше него:

«Это дело стало известно вице-президенту Синода Феофану Прокоповичу, который заступился за Ломоносова…» [275] (с. 24).

Так кем же являлся этот удивительный нашего «крестьянского сына» заступничек?

Основной фигурой при Петре I, с помощью кого наш «преобразователь» преобразил Русскую Церковь в одно из многочисленных чиновничьих ведомств:

«…он по поручению Петра I подготовил теоретическую базу для ликвидации института Патриаршества и создания синода – государственного органа, осуществлявшего с 1721 до 1917 года руководство Русской Православной Церковью» (там же).

Но и во времена своих «учеб» этот «вышедший из народа» Михайло, ставший научной знаменитостью лишь при большевиках, шарахался из одного учебного заведения в другое, как только мог:

«Академическая биография 1784 года сообщает, что Ломоносов в поисках науки побывал и в Киеве…» [140] (с. 120).

О чем, что и понятно, в телевизионных «шарадах» о нашем этом «крестьянском сыне» ни слова ни полслова. То же и во всех иных «исторических» на эту тему опусах.

Но не знания, что выясняется, были нужны нашему Михайле, но карьера. А потому: