– Поднимись, Иван Федорович. Или ты своих глаз от моих ног оторвать не можешь?

Князь Иван разогнулся.

– Чего прикажешь, государыня?

– Что же можно такому молодцу приказать? – игриво ответствовала великая княгиня. – Пожалуй, только одно – проходи в горницу, князь.

Помешкал малость Овчина, а потом перекрестился украдкой и зашагал вслед за государыней.

– А Василий Иванович-то чего? – прошептал он чуть слышно, понимая, впрочем, что не устрашит уже его даже грозный государев оклик.

Постельная комната – святое место, куда дозволения вступать имеет только постельничий. Даже дежурный боярин не мог нарушать этого заповедного правила и никогда не проходил дальше сеней. Это было гнездо всего государства, где великие князья миловались со своими женами и плодили потомство.

И тут Иван Федорович увидел постелю государеву. Она была спрятана под высоким светло-зеленым балдахином и, если бы не меховой бархат, напоминала бы походный шатер.

– Я Василию Ивановичу зелья снотворного подсыпала, – призналась государыня, – теперь он до обедни не пробудится. За мной иди, Ваня. Иль боишься? – Ее брови встрепенулись как бы от удивления. – Не думала я, что отважный воевода таким робким может быть.

Воистину ни перед какой сечей Иван так не волновался. Каждый шаг походил на движение по татарской степи – не успеешь увернуться, как голова скатится на землю. А Елена уводила конюшего все далее.

– Чего же ты робеешь, витязь? – всерьез укорила князя государыня. – Иль голую бабу никогда не видел? Иль, может, немощен, как мой разлюбезный муженек? Ежели так, молодец, вот тебе порог!

Иван почувствовал, что княгиня сердится.

– Прости меня, господи, – он попытался отыскать глазами Поклонный крест.

– Не ищи креста, – улыбнулась Елена Васильевна. – Там, где грех, их не бывает, они все в комнате государя остались. Обними меня, молодец, ну, смелее!

Иван Федорович, однако, даже не шевельнулся, стоял, словно пораженный колдовским наговором, и тогда великая княгиня сама страстно прильнула к его груди.

Овчина ушел незаметно, как и пришел. Ничто не изменилось ни назавтра, ни через день. Три часа, проведенные наедине с Еленой, не помешали конюшему смотреть Василию Ивановичу в лицо и называть его великим государем.

Елена Васильевна тоже не стала другой.

Во время ее шествия по дворцу стража так громко извещала об этом, что встречающиеся на пути бояре проворно прятались по комнатам. А когда Овчина-Оболенский сделал вид, что не успел укрыться, и осмелился взглянуть на государыню, то Елена обдала его таким холодом, что он тут же бросился отбивать многие поклоны.

Однако Иван никогда не упускал случая повидаться с великой княгиней. Он старался бывать там, где обычно появляется государыня: на выездах по святым местам, на молениях, прогулках по городу. Но Елена Васильевна при встречах с ним неизменно оставалась холодной, напоминая ледяного идола, каких частенько выстраивают на Масленицу баловники-отроки.

Да была ли вообще та июльская ночь, стало западать в голову князю, когда государыня вдруг оказалась к его телу куда ближе, чем собственная рубаха?

Но однажды двор его посетила незваная гостья. То, что это была великая княгиня, он понял лишь после того, как Елена потянула за конец платка и открыла свое прекрасное лицо.

– Господи, – в растерянности выдохнул Иван Федорович.

– Что же ты меня у порога держишь, князь, или, может быть, государыню видеть не рад?

– Елена Васильевна! Да что же ты такое говоришь! Только возжелай, и я для тебя весь двор коврами устелю!

Многочисленная челядь Оболенского даже не взглянула на гостью. Ни платьем, ни обувкой, ни чем иным невозможно было угадать в ней великую княгиню.