– Ты, я вижу, с добычей! – довольно улыбнулся дед. – Что ж, любо, любо! Ну, как водичка?

Иван, отплевывая воду, быстро вышел на берег.

– Холодная, – зубы Ивана стучали, тело била мелкая дрожь.

– Иди, иди к огню, согрейся. А заодно глянем, что добыл.

Только сейчас отрок разглядел отобранное им у Днепра оружие. Это был меч, длинный, прямой, как солнечный луч, сияющий, как будто только-только покинул ножны, и острый… Это Иван уже почувствовал на себе – пальцы и ладонь, которыми он схватил клинок, были залиты кровью из глубокого пореза.

– Ишь ты, проголодался, стало быть. Как был хровохлеб, так и остался. – Старик принял оружие из рук воспитанника. – Я вижу, ты его славно попотчевал, он тебе за то весь твой век благодарен будет. В бою не подведет, в невзгоде не кинет. Ну, здравствуй, старый друг! Сколько жизней не виделись!

Всеславлич сжал рукоять, и как показалось Ивану, та аж замурлыкала от радости. Затем старец крутанул меч и будто скрылся в стальном облаке. Иван и прежде видел, как сечевики, бравируя своей ловкостью и лихостью, крутят саблей, но чтобы вот так! Старец был еле виден в мелькании хищного клинка. Наконец он остановился, поднял меч острием к небу, прикоснулся губами к холодной стали, затем подкинул его, поймал и протянул рукоятью к Ивану. Тот, сцепив зубы от боли, раскрыл окровавленную ладонь. Старец хлопнул себя по лбу.

– Вот же старюга беспамятный, как же это я позабыл?!

Дед склонился над раной, что-то зашептал, поводил перстами, выпрямился и проговорил насмешливо:

– Иди в реке обмой, на что рукоять пятнать?

Все еще не понимая, что произошло, отрок отошел к воде, обмыл ладони и увидел затянувшиеся красные рубцы на месте недавних порезов.

– Ну, что ты там застрял? – крикнул Всеславлич. – Иди к костру, грейся. А то, может, щукой обернешься и окуньков наловишь? Я как раз ушицы бы сварил.

– Щукой? – выпучив глаза, спросил Иван.

Старец усмехнулся.

– Что ж ты такой непонятливый? Нечто сам не догадался, как из петли выбрался? И там, у древа…

– Так я думал, это я с перепугу…

– С перепугу зайцы гадят! А ты лютым зверем оборачивался, в воде – щукой-долгомеркой. Еще в небе беркутом полетишь, но тому я тебя после обучу.

– Это ж… как это? Я же… – запинаясь, начал отрок, испуганно крестясь.

– Эх, малый-малый, сила в тебе великая, а соображения чуть. На вот, – он вновь протянул оружие заробевшему отроку, – ты добыл его, теперь он твой. Не благодари, то – твой меч и твой крест.

А сейчас давай, садись к костру, грейся. И волка своего призови. Для вас двоих говорить буду. А вот это рукой махать да молитвы бубнить – пустое. Хоть обкрестись ты, от того иначе не станет. Уж коли ты родился с зубами, то грызть тебе ворога до самой его погибели. Господь за плечом твоим стоит, ты его стережешь, он – тебя.

Иван свистнул в два пальца, волк-побратим стремглав бросился к нему из ближнего подлеска, будто только и ждал зова.

– Ну, стало быть, расскажу я теперь, что за путь-дорожку ты себе выбрал. А вернее сказать, не ты, она тебя выбрала. Быть тебе, Иван, великим воином, всей русской земли храбрым заступником, а злому ворогу погубителем.

Меч, что ты со дна достал, не простой. Два таких меча в мире есть. Откованы Сварогом они для внука Перунова, Скифа Ераклича, и лучших мужей его рода. Этот зовется Белый Хорт, брат его – Хорт Черный. Кто обоими мечами владеет – вовек побежден не будет. И земля его любому ворогу не по зубам окажется, и в какую бы чужедальнюю землю сам он не пришел – всякого воина сразит.

В давнопрежние времена тот меч, что ты со дна достал, моим был. Другой же принадлежал брату моему кровному, может и ныне тот меч у него обретается. Да только где тот брат, мне неведомо. А вот тебе следует о том прознать. Ибо с того часа, как меч тебя признал, лишь сам он да его близнец ранить тебя могут.