— Мам, — укоризненно смотрю на родительницу.

— Ну а что «мам», что «мам» то?! — бросается та в нападение. — Ты мне скажи, сколько ты еще как неприкаянная будешь ходить? Мне уж соседки плешь всю проели! Все спрашивают, чего это на твою Дашку никто не позарится?! Характер, поди, совсем уж невыносимый?!

Я обреченно закатываю глаза, а мать продолжает:

— Ты тут лицо мне не корчи! — повышает голос она, и я шикаю. Потому что как минимум неловко перед Василием, все еще сидящим на кухне. А как максимум – мне вообще ни разу не хочется продолжать все это выслушивать.

— Мама, ты же знаешь прекрасно, что нам с Риткой не нужен никто. Нам и одним хорошо, — сама не знаю, почему в моем голосе столько вины. Будто я и правда должна ее чувствовать от того, что не хочу иметь рядом мужчины.

— Это тебе сейчас кажется так! А год пройдет? Два? И дальше-то что?! Подумала бы о ребенке, Дарья! Пока она маленькая, легче привыкнет к новому папе!

— У Ритки есть папа! — вырывается у меня против воли, а в горле уже стоит ком.

— Да? И как его зовут, интересно? Ты даже нам имя ни сказала ни разу, а Ритке дала отчество деда. Какой он отец, если ты сама не хочешь, чтоб дочь о таком что-то знала?!

Слова мамы жалят больно как пчелы.

А их подтекст так и вовсе засядет в моей голове на долгие недели вперед. Плавали, знаем.

Я делаю пару глубоких вдохов и через силу натягиваю улыбку. Касаюсь маминого плеча.

— Давай в другой раз обсудим все это? Пожалуйста. С Василием тебе придется поужинать самой. У меня голова раскалывается и…,

В глазах мамы вспыхивает праведный огонь гнева.

— Даша! — шипит она разгоряченно.

— Ничего страшного, Даш, — прерывает нас вышедший из кухни гость. Должно быть, он, как и я, стал заложником ситуации. И свято верил, что я действительно желаю знакомства. — Мне и самому уже надо идти.

— Васенька, погоди, давай может чайку еще, а? — в миг поменявшийся, обманчиво елейный голос собственной матери выглядит совсем уж фальшивым.

Мои щеки заливают стыдливые пятна. Как-то неловко вышло с этим Василием.

Я кошусь на воротник его белой рубашки, торчащий из-под теплого свитера. Ловлю взгляд, переполненный молчаливыми оправданиями.

— Извините, Марья Георгиевна, но мне правда пора.

Сухо попрощавшись, Василий стремительно покидает квартиру.

—Ну вот! — укоризненно качает головой мама. — И чего ты добилась? Больше он не придет!

— Наверное я бы расстроилась, если бы приглашала его! — вскипаю, не в силах сдержаться. — Как и тебя..., — договариваю тихо, потеряв тормоза.

Лицо матери вытягивается от удивления.

— Мам! Я не то имела в виду…

— Вот! — она гневно тыкает указательным пальцем мне в грудь. — Вот до чего дожила! Родная дочь мне в моей же квартире не рада!

—Ма-ам, это не так… День был тяжелый, прости, — сдавленно говорю, потому что за свои слова становится стыдно до одури. Как я могла ляпнуть такое?

— Я же как лучше хочу! Как лучше тебе! — не унимается мать. — Доживешь до моего возраста, Ритка вырастет, не нужна ты ей станешь! Не нужна, слышишь? Вот так же придет и скажет тебе, что видеть не хочет!

— Я хочу тебя видеть, — складываю домиком брови, и не знаю, что еще предпринять, чтобы родительница наконец успокоилась.

— А рядом даже мужа не будет, чтобы тебя поддержать! Отец бы сказал, что очень в тебе разочаровался сейчас! — бросает она напоследок, чтобы окончательно меня раздавить.

И у нее получается.

Мама, как ураган, разворачивается, хватает свой плащ и хлопнув дверью, покидает квартиру.

— Даже с Риткой не попрощалась…, — вздыхая, тяну я опустевшей прихожей. — Она ведь каждый раз тебя так сильно ждет…