Мне денег хватает.

А такие связи – всегда хорошо.

Вот сейчас, стоило сказать свою фамилию, которая у каждого приравнивается к начальникам, ведёт меня по коридору. Открывает потрёпанную дверь, запускает меня внутрь.

Чуть не застреваю на пороге.

В одной стороне кабинета сидит пацан. Прислоняет лёд к башке. Бровь рассечена, пол-лица опухло.

– Тварь, я тебя посажу.

Это он говорит Ярославе. Та бледная сидит на стуле. В наручниках. С мокрыми волосами и в одном, мать его, полотенце, которое вот-вот сорвётся. Держится, блять, на соплях. А тут ещё и кондёр работает.

Ублюдки.

Никакой чести.

Мужиков здесь явно нет.

Какой бы она дрянью ни была, девчонку приодеть стоило.

– Сань, – обращается мой дрожащий дежурный к следаку. – Тут за девушкой… Пришли…

С опаской посматривает на меня.

– Очень надо отдать.

Следак в недоумении, но кивает, завидев лицо своего коллеги.

Соплячка в таком же состоянии. В никакущем. Будто её не допрашивали, а пытали несколько часов подряд.

– Понял, девчонка свободна.

Подхожу к Державиной, становясь перед её лицом. Интересно заглянуть в её медовые глаза, но взгляда на меня не поднимает. Первым делом хватаюсь за край полотенца, который не выдерживает и падает, обнажая светлую грудь с коричневым большим соском. Вовремя перехватываю.

– Какого хрена она свободна?! Она мне по башке трубой дала! Да я чуть не сдох!

Блять.

Быстро прикрываю её, заправляя угол за ткань. Хорошо, что это никто другой не видел – прикрыл её от взглядов остальных.

Захожу ей за спину и протягиваю ладонь следаку, завидев наручники.

– Ключи, – чеканю.

Мужик подпрыгивает, следует указаниям.

Освобождаю дебоширку, звякая наручниками.

А сам мысленно произношу три слова.

Капец. Трубой. Пацана.

Наручники оставляю у себя, убирая за пазуху. Пригодятся. И ключи тоже.

– У нас так нельзя, нам отчитываться, там штраф и… – видит мои движения, и начинается.

– Можно, – уверенно заявляю. Это уже не мои проблем с их обязанностями и отчётами. – Сделаем вид, что никакой Ярославы у вас сегодня не числилось. Пацан шёл, упал, ударился о трубу.

– Мужик, ты охренел?

Чувствую на своём плече дерзкую ладонь. Когда заходил, видел, что она была в крови. И сейчас он касается моей белой рубашки своими грязными пальцами.

С разворота замахиваюсь кулаком, заезжая пацану по лицу. Хруст челюсти не входил в мои планы, но…

Вот не хотел я этого делать!

Сам нарвался!

И теперь лежит на полу, плюя кровью.

– А бедный мальчик упал на пол в ванной. Ударился о трубу башкой. Правда ведь? Её ведь не слабая девушка оторвала? Как он мог получить от неё ранения?

Все активно кивают, а мне смешно становится. Следак вообще до сих пор ничего не понимает.

Плевать.

Хватаю девчонку за руку, веду за собой. Не сопротивляется и слова не сказала. Только короткое полотенце, обнажающее её бёдра, держит.

Оказываемся на улице через минуту. Соплячка не успевает за темпом, тяжело дыша возле машины. Обхватывает себя за плечи и не может посмотреть мне в глаза. И молчит. Как воды в рот набрала.

Снимаю с себя рубашку и буквально одеваю Яру, как ребёнка, просовывая руки в рукава.

Надо сделать это молча, но…

– Набегалась? – едко выпаливаю.

Не могу. Зудит всё. Виновата она. И сама это понимает, раз глаза в землю уткнула. Но и спасибо не скажет, для неё зазорно. Жалеет, что убежала. Признаёт. Но вслух никогда не скажет.

Продолжает хранить молчание.

Одев её и застегнув несколько пуговиц (как заботливо, блять!), хватаю её за подбородок. Дёргаю за него, поднимая склонившуюся голову. И карего цвета глаза в свете фонарей смотрят на меня без энтузиазма.

А там – испуг. Страх.

Сопротивление.