Сергей присел, стараясь унять дрожь. Он понимал, что теперь ему, вероятно, предстоит долгая борьба за выживание.

– Как давно ты здесь? – спросил он.

– Два месяца, – ответил Алексей. – Условия ужасные. Каждый день нас заставляют работать на минимуме. Отбирают всё – еду, надежду…

Сергей закрыл глаза, представляя свою семью, теплый дом. Так хотелось оказаться в безопасности.

– Есть ли план сбежать? – спросил он, внезапно решившись.

Алексей усмехнулся:

– Мы здесь не одни. Другие ребята тоже собираются. Но это опасно. Если поймают…

– Я готов рисковать! – сказал Сергей, его голос звучал решительно. – Я не могу просто сдаться.

Внимание двух солдат привлек шум из-за двери. К ним вошёл охранник с автоматом.

– Встать! – скомандовал он на ломаном русском языке, угрожающе щёлкая оружием.

Сергей и Алексей встали, натягивая на свои лица маски безразличия. Охранник пронёсся, скрестив холодный взгляд на пленников.

– Не забывайте, кто здесь хозяин. Знайте своё место! – проворчал охранник, прежде чем уйти.

Когда наступил вечер, комната погрузилась во мрак. Молчание окутало их, но внутри каждого горела искорка надежды на освобождение.

– Я слышал, – тихо сказал Алексей, – что завтра будет очередная работа. Если мы соберёмся с другими, возможно, у нас появится шанс.

– Тогда сделаем это, – ответил Сергей, полный решимости. – Мы не одни. Мы сможем выбраться.

И в тот момент, среди тьмы и страха, два человека нашли надежду и друг друга, готовые бороться за свою свободу…»

Анастасия ищет в книге – телефонном справочнике номер абонента Прохорова Сергея. Находит ее. Берет трубку телефона, звонит. Но никто ей не отвечает. Она кладет трубку.

Затем набирает номер телефона снова. На другом конце ответил мужской голос.

Разговор дочери с фронтовиком о солдате из концлагеря

АНАСТАСИЯ

(нервно поправляет платок в руках, голос слегка дрожит)

Здравствуйте, Сергей Денисович! Извините, за беспокойство… Я, Анастасия Полянова. Вам мое имя ничего не скажет. Но у меня есть вопросы, которые я хочу вам задать.

Мне рассказывали, что вы воевали на фронте и, возможно, могли знать моего отца. Он пропал без вести, и я уже много лет пытаюсь найти хоть какие-то его следы. Его звали Аркадий, но вы сказали корреспонденту, что вы были в плену с солдатом по имени Алексей. Вы не помните такого человека?

ПРОХОРОВ

(задумчиво, словно пробираясь сквозь годы)

Алексей или Аркадий…

(вздыхает)

Это важное уточнение, дочка. На фронте было много парней, имена иногда путались. Но если говорить о концлагере…

(голос становится тише, почти шепотом)

Там был один солдат, Алексей. Высокий такой, худощавый, со шрамом на щеке.

(пауза)

Он часто рассказывал о своей новорожденной дочери, которую оставил дома. Говорил, что она – его свет в этой тьме. Может, это и был он?

АНАСТАСИЯ

(глаза расширяются, она хватается за стул, чтобы не упасть)

Шрам на щеке? Нет, у отца, со слов мамы, не было шрама… Хотя…

(задумывается, голос становится неуверенным)

Он мог получить его еще до войны, когда работал на заводе. Вы не помните, откуда он был? Может, что-то еще рассказывал о себе?

ПРОХОРОВ

(медленно кивает, словно пробираясь сквозь воспоминания)

Кажется, он говорил, что он родом из Льгова. Себя называл курянином. А еще…

(голос ветерана дрожит)

Он всегда носил с собой маленькую иконку, подаренную ему любимой женщиной. Говорил, что это его оберег на войне…

(пауза)

Он был очень крепким духом. Даже в лагере для военнопленных никогда не терял надежды совершить оттуда побег. Часто шутил. Помнится, в том лагере, мы варили суп из того, что находили. Однажды он добавил в него какие-то коренья… Оказалось, это был хрен. Никто не мог есть, кроме него, такую похлебку. Видимо, он был единственным, у кого вкусовые рецепторы уже отключились. Но однажды…