«Гениально!» – завидовал Иноземцев.

Больному делали от десяти до пятнадцати уколов, и в течение двух недель пациент уже был совершенно здоров, лишь шрамы от укусов хранили память о страшном событии. А ведь когда-то не могло быть и речи о том, чтобы выжить после укуса бешеной собаки. Месье Пастер положил жизнь ради того, чтобы прийти к такому победному результату. Как истинный человек науки, он, конечно же, довел себя до немыслимого нервного истощения, до сердечных колик, от постоянного бдения и умственных работ у него начали отниматься руки, язык. Но всегда ходил с добродушной улыбкой на устах, всегда всех радостно приветствовал, находил одобрительные слова.

Эти французы! Ну ничто их не брало.

Только позже Иноземцев понял, отчего казалось, что все вокруг так странно улыбаются. Не странно, а просто улыбаются. Нрав такой был у этих французов – легкий.

Да и на цивилизации здешней столь легкий нрав нации и беззаботность мышления сказывались – дома, улицы города были ухожены, по ним разъезжали фиакры, воздушные одноколки, экипажи с именитыми гербами, имелся и общественный транспорт – омнибусы – двухэтажный тарантас, запряженный парой выносливых лошадок, всюду электричество проведено, водопровод. В Петербурге до сих пор город газом освещали, а тут, едва сгустятся сумерки, что-то щелкнет вдалеке, и разом вспыхивают одна за другой яркие лампочки уличных фонарей – вот чудеса!

Так ведь и несложна была эта самая электрификация – нужна электромашина типа кольцевой машины Грамма или альтернатор Ганца и провода медные. Все это установить в подвале… – подсчитывал Иноземцев. И, конечно же, соответствующее разрешение потребуется.

Домой, на улицу Медников, он ушел под вечер. В задумчивости глядя на уличное освещение, шагал и размышлял уже не о белой краске, а о медных проводах и о том, как их по земле стелить, как к стенам крепить, где генератор тока раздобыть. А сейчас разных альтернаторов было множество – и на газу, и на пару, и гидравлические.

Постепенно, погрузившись в кипучую деятельность, Иван Несторович стал оттаивать, начал забывать о своих приключениях и неудачах, реже вспоминались ему Ульяна, воздушный шар, гиена да стены палаты отделения для буйных[8]. Он по-прежнему почти не спал по ночам, но было ради чего – мечта превратить полуразрушенное строение XIV века в лабораторию, сверкающую чистотой и белизной, с электричеством и водопроводом.

Днем он был хирургом во врачебном халате, а вечерами и глубокой ночью – плотником и маляром в заляпанных краской рубашке и брюках и газетной панаме на голове. С удивлением соседи глядели на закатавшего рукава русского врача не слишком ловко, но упорно и самозабвенно карабкавшегося по строительным лесам, которые сам же и соорудил, с ведерком белой краски, с валиком в руках и фонариком, чудным образом прикрепленным ко лбу. Такая бурная деятельность невольно расположила к нему всю улицу. Одни советом помогали, другие инструментами, третьи давали адреса толковых мастеров. Но Иноземцев благодарил и отказывался, решив, что справится сам. Лишь с электричеством и водопроводом пришлось прибегнуть к помощи более сведущих специалистов.

О его тайных отделочных работах вскоре стало известно членам команды Эколь Нормаль, что вызвало море восторгов и похвалы. И среди ученых тоже тотчас сыскались помощники. Но, когда французские коллеги Иноземцева явились поглядеть на результаты стараний русского доктора, от изумления лишь рты разинули.

Стоял конец ноября, улица была погружена в серость предзимней поры, а посреди унылых фасадов красовалось нарядное белоснежное здание – упрямство Иноземцева заставило его довести замысел до самого победного конца – и крыльцо, и жалюзи на окнах, и крыша, даже печная труба были белыми, комнаты освещались электрическими лампочками, в раковинах плескалась вода.