В одном из тайных своих трудов, прячась за маской какого-то несчастного комедианта, он описал Италию так и таким языком, в смысле литературного стиля, образности, точности воспроизведения и оценки природы, объектов, жизни людей, их культуры, что сегодняшние повествования меркнут перед его трудом. Ничего подобного в мире не создавалось и нет по сию пору, то есть моего времени. Его называют Великим Бардом, Титаном слова, наконец, он – Великий Логодедал. Так назвал его Гилилов. Звезда Шекспира ярче всех сияет в небесной сфере; она освещает весь земной шар и так будет всегда».

Нортон остановился, ибо увлекся и уже не видел лица Рэтленда, но, взглянув на сидящую рядом фигуру, в свою очередь замер: взгляд графа «ушел» в даль, лицо было сосредоточено и как бы сжато, оно даже застыло; внутри этого человека стояли рыдания, что стало понятно Нортону. Опомнившись через минуту, граф попросил продолжить рассказ.

– Видите ли, Роджер, – сказал Александр Генрихович, – я немного старше вас и у меня есть опыт психологической работы с людьми. Если я буду говорить дальше на эту тему, то могу чем-нибудь вас расстроить, а врачи нам это строго запрещают. Требуют беречь вашу очень и очень эмоционально подвижную нервную систему тем более, что её затронула болезнь.

– Дорогой мой друг, – услышал в ответ Нортон, – я, несмотря на свою ещё относительную молодость, пережил уже многое и такое, что лучше бы не родился. Неужели я не в состоянии спокойно выслушать до конца рассказ об Илье Михайловиче. Ведь он жив, здоров, он здесь, в замке; и для меня он как отец родной; рассказывайте же, пожалуйста. Не нужно ничего бояться. Я выдержу теперь всё и даже предвижу что.

– Хорошо, – продолжил Нортон, – это будет моя вторая новелла о Гилилове, она опять начнется с Шекспира. Согласитесь, Роджер, что у всякого нормального человека, при знании даже части рассказанного мною о значении его творчества, естественно возникает желание узнать хотя бы что-то и о самом авторе. Кто же он, что собою представляет? Вы согласны, Роджер? Разве можно отделить отца от детей, сделать их сиротами? Вот мраморная Ниобея веками льёт слёзы скорби о своих погибших детях. Так и здесь. У людей рождается законное желание узнать об отце, создавшем пьесы, узнать его биографию. Её стали изучать.

– И что там нашли? – спросил граф почти отсутствующим голосом.

– Да, собственно, ничего, – ответил Нортон и посмотрел на Рэтленда. Тот вскинул брови и как-то загадочно улыбнулся.

– О дорогой Роджер! Вы улыбаетесь преждевременно.

– Да?

– Да, – ответил Нортон, – они не нашли в официально принятой биографии драматурга, изложенной в учебниках, в книгах, в Британской энциклопедии, ничего, что связывало бы отца с его детьми, то есть автора с его творениями. Автор напоминает фигуру чужого, абсолютно постороннего человека.

– Такого быть не может! – воскликнул граф.

– А вот и может, – очень твердо и уверенно ответил Нортон, – и Гилилов это доказал.

– Ещё раньше, – продолжил свой рассказ Нортон, – многие на это обратили внимание. Гилилов обобщил предыдущие исследования, поиски, находки ученых, литераторов, поклонников творчества Шекспира, внес свои идеи, эмпирическим путем доказал их; системно всё проанализировал, и вот раскрылась яркая, как этот цветущий куст, картина. Оказалось, что всё сотворённое Шекспиром создал один очень неграмотный англичанин тоже по фамилии Шекспир, или Шакспер. Роджер! Вы можете сегодня же вечером провести эксперимент: дайте задание своему конюху написать поэму «Венера и Адонис», либо пьесу «Бесплодные усилия любви», либо крик Шекспировой души – монолог «Быть или не быть», наконец, пару-тройку сонетов. Как вы думаете, что он напишет даже через несколько лет?