– Вам надо немедленно одеться, – сказал Филипп. – Будем хранить тайну, сколько сможем.

– Джимми ранен? – полным надежды голосом спросила я. Может, он на больничной койке и зовет меня! Но, еще не успев договорить, я поняла, что надеюсь зря. Джимми знал, как я тревожусь за него. «Да я лучше дам ногу на отсечение, чем заставлю тебя нервничать», – часто повторял он. Джимми видеть не мог, как я извожусь оттого, что он курит, пьет, сутками обходится без сна.

– Нет! – жестким ледяным голосом отрезал Филипп, буравя меня взглядом. – Джеймса нет в живых.

Мне захотелось лишиться чувств. Захотелось снова нырнуть под теплое одеяло и уснуть. И проснуться, почувствовав, что Джимми рядом, просовывает широкую лапищу под мою ночную рубашку и смешит меня довольным урчанием.

– Горевать вам пока некогда, – продолжал Филипп. – Мы едем в магазин.

Эти слова выбили меня из состояния шока.

– Вы с ума сошли? – спросила я. – Сейчас четыре часа утра!

– Я договорился, чтобы для нас открыли магазин. Ну, одевайтесь! – приказал он. – Нельзя терять время.

Его тон меня ничуть не напугал. Я села во вздувшейся парусом ночной рубашке и вытащила из-под себя косу. Джимми нравилось, когда я одевалась старомодно и носила длинные волосы. За шестнадцать лет брака я отрастила косу, на которой могла сидеть.

– Никуда я не пойду, пока вы не объясните мне, что происходит.

– Времени нет, – начал было Филипп, но осекся, тяжело вздохнул и посмотрел на меня. – Я рискую лишиться лицензии, но только потому, что выполняю волю Джеймса и знаю, что вас ждет. Удерживать стервятников я смогу пару дней, не больше. Пока завещание не прочли, вы все еще жена Джеймса.

– Я всегда буду женой Джимми! – гордо заявила я и вскинула подбородок с таким надменным видом, какой только могла изобразить. Джимми! Мое сердце исходило слезами. Нет, только не Джимми. Кто угодно мог умереть, но не он…

– Лиллиан, – тихо произнес Филипп, и его глаза наполнились сочувствием, – на земле никогда не было и не будет второго такого же человека, как Джеймс Мэнвилл. Он играл по собственным правилам и не подчинялся чужим.

Я ждала, когда он скажет хоть что-нибудь, чего я еще не знаю. К чему он клонит?

Филипп провел ладонью по глазам и бросил взгляд на часы у постели.

– Профессиональная этика запрещает мне… – начал он, но умолк, вздохнул и тяжело опустился на край кровати рядом со мной. Если бы мне требовались новые доказательства, что Джимми больше нет, в эту минуту я бы их получила. Филипп ни за что не отважился бы на подобную фамильярность, если бы существовала хоть малейшая вероятность, что Джимми неожиданно вернется и застанет его сидящим рядом со мной на постели.

– Кто в состоянии постичь смысл поступков Джеймса? Я проработал с ним более двадцати лет, но так и не понял толком, что он за человек. Лиллиан… – Филипп несколько раз вздохнул, потом взял мою руку и задержал в своей. – Он ничего вам не оставил. Все свое имущество он завещал брату и сестре.

Я не поняла, что он имеет в виду.

– Но ведь он их ненавидит, – возразила я, высвобождая руку. Атланту и Рея, своих единственных ныне живых родственников, Джимми не переносил. Материально он обеспечивал их, вытаскивал из передряг, в которые они то и дело попадали, и при этом ненавидел. Нет, хуже – презирал. Однажды, поймав на себе странный взгляд Джимми, я спросила, о чем это он задумался.

– Они тебя живьем сожрут, – ответил он.

– Посмотрим! – улыбаясь, отозвалась я. Но Джимми не ответил на мою улыбку.

– Когда я умру, Атланта и Рей спустят на тебя всех собак, каких только смогут. И наймут адвокатов, которые работают за процент.