– Ох, извините! Как стану вспоминать молодость, так душу щемит!.. Куда всё ушло, пропало?!.. Да-а… Ну, пришло время перекусить, пригласили нас, как полагается, в столовую, а там!.. Нет, вспоминать это сил никаких не хватит!.. Закуски такие – куда тебе «Яръ» или «Арарат»! Мало того, что ассортимент, как в ресторане, да и вкусно все до безумия! И вовсе не потому, что нам редко выпадала такая радость – вкусить необыкновенных блюд, просто это объективная оценка истинных рестораторов нашего города. У Лыткиных любили бывать самые богатые и именитые горожане, – Корзинкин вздохнул со всхлипом и проглотил слюну, чем вызвал невольную улыбку подполковника. – Ну, расселись, потянулись сразу за закусками – молодые, наплясались, кушать страсть, как хочется! Тут сама купчиха вплывает и спрашивает, не видел ли кто Дарью? Девчонки давай шептаться, дескать, с кавалером, видно, уединилась, хихикают. Кто-то фамилию князя произнес: он весь вечер хмур был, не танцевал ни с кем, поговаривали, что влюблен был в Лыткину. Даже маску не надевал. И за столом его не оказалось! Вот и решили, что Дарью где-то по пути перехватил, да и отношения выясняет. А некоторое время спустя… Полчаса, может, прошло, или больше?.. Забегает прислуга, кинулась к Михаилу, что-то, задыхаясь, произнесла. Он, услыхав, аж поперхнулся, выскочил, вслед за ним ещё кое-кто, а мы сидим, не знаем, как себя вести. Всех оторопь взяла! И тут видим, что пронесли мимо распахнутых дверей по коридору саму купчиху. И вой, плач такой!.. Тут уж не до праздника стало – поняли, что несчастье случилось. Кто-то прибежал и кричит, что Дарью зарезали в подвале. Я тогда, помнится, недоумевал всё: почему в подвале?.. А с матерью случился апоплексический удар – парализовало её… – опять послышался тяжелый вздох. – Вот ведь какая судьба!.. Ну, что тут началось – не передам! Из полиции наехали, допросы всем учинили!.. Кое-как к утру отпустили по домам, а в городе уже слухи поползли, дескать, любовник был у Дарьи, фамилию князя опять трепали, приревновал, дескать… Да только арестовали тогда кучера Сысоевых: он в ту ночь на конюшне у Лыткиных спал. Вроде, руки в крови у него были, следы его у подвала… Точно не знаю, врать не стану. Братья мои тоже мало, что говорили… Да только осудили того мужика, да и сослали на каторгу!..

– Да-да, я читал про это в старых газетах… – кивнул Дубовик. – Скажите, а Аглаю вы хорошо знали?

– О-о! Эту девочку знал весь город! Она ведь от рождения была глухонемой! – при этих его словах подполковник вскинул брови, но промолчал. – И, видимо, недостаток этого в полной мере был восполнен художественным талантом. Картины её были просто волшебны!

– А что же стало с ней после трагедии? Вы знаете об этом?

– В их семье, вообще, пошло всё крахом! Хотя надо отдать должное самому Лыткину: он не враз лишился состояния. Собственно, пока он сам был жив, его капитал, невзирая на трагедию, не иссяк. К ним из села переехала сестра купца… Как же её звали?.. Ммм… Гликерия Устиновна! Да, точно! – Савелий Лукьянович постучал себя пальцами по голове: – Память ещё не подводит! Так вот! Она-то и взяла в руки полностью владение хозяйством. И, судя по разговорам городских кумушек, вполне в этом преуспела. А потом… Началась война, я был призван. Революция, ещё одна война… Когда вернулся, жизнь здесь сильно поменялась!.. Многих уже не встретил: кто уехал, кто погиб!.. Но кое-что я тогда узнал о семье Лыткиных. В их доме был устроен приют для детей-сирот, а сами Лыткины… Глава семейства к тому времени умер, проводив перед этим года за два на погост свою парализованную супругу. Михаил будто погиб в гражданскую. А вот малышей сестра Лыткина смогла увезти за границу. Поговаривали, что и фамильные бриллианты она благополучно переправила в Париж. Что сталось с ними дальше – не скажу! – Корзинкин развел руками.