Во время ремонта помещения разобрали только основной подвал под зданием, где были ледник для хранения травяного сырья летом и небольшие помещения для хранения готовой продукции. При заделке щербины во втором слое кирпичной кладки внутренней боковой стены подвала вывалился кирпич и, оказалось, что существует еще одно помещение там, куда он вывалился. Музей «Горная аптека» должен был открыться аккурат ко Дню города, поэтому провал срочно заделали, поставили в план на будущий период разобраться в этом и благополучно закрутились в ежедневной суете. Такую историю нам рассказала ясноглазая девушка-экскурсовод во время ознакомительной экскурсии по музею. Вспомнив об этом, я немедленно отправилась к музею. Благо он находился на соседней улице через дорогу, и оставались еще минут двадцать обеденного перерыва.

Вход в музей был перегорожен, полосатая ограничительная лента опоясывала здание кругом, а табличка, вывешенная на дверях, информировала, что вследствие подтопления ливневой канализации произошел частичный размыв грунта возле здания и посетителей временно не принимают. Вот так дела. Значит, могло размыть и тот таинственный подвал!

В этот момент в сумочке раздался звонок сотового телефона –запел «испанский цыган».

– Аня, ты далеко от меня? – голос сестры был взволнован.

– Нет, возле «Горной аптеки», а что стряслось?

– Добеги до меня, если можешь, это не для телефона.

– Сейчас буду!

Гуляла я в свой законный обеденный перерыв, который подходил к концу, но на работе я предупредила руководство, что после обеда иду сдавать документы в налоговую инспекцию. В общей сложности еще час у меня был в запасе. Я почти бегом добежала до музея Истории края, где работала моя сестра. Он также находился в старой части города двумя улицами ниже по направлению к реке. Она ждала меня в скверике двора музея на скамейке под липами, держа в руках какие-то потрепанные пожелтелые листки.

– Ну что там у тебя?

– Слушай, я наконец-то вспомнила, где видела этот рисунок! Весной к нам в музей приходил мужчина лет пятидесяти. Он сдавал на хранение фисгармонию, резную этажерку красного дерева, и папку с бумагами – архив своих дедов. Говорил, что он с семьей уезжает на ПМЖ в Германию и хотел оставить все на память городу. Директор с замом посмотрели в полглаза, а там все кучей навалено, большая часть на немецком языке. Какие-то справки, записи на отдельных листках, открытки. Ну, наш поглядел, повздыхал и сказал: «Человек не публичный, широкой массе неизвестный… И вообще, если все понесут сейчас свои воспоминания, музей утонет в бумагах, своих девать некуда». Документы, в конце концов, тоже взяли.

Занималась его вещами я. Сначала отложила в сторону отдельные листки, как из дневника, – там расписаны расходы семьи на питание, содержание дома и т.д. Причем так все подробно, по дням – прямо бухгалтерия домашняя. Затем ушли в сторону счета лавочников, справки и листки с рецептами каких-то блюд. Все открытки лежали в куче, а четыре из них – отдельно, обернутые в бумагу. Ты же знаешь, что в то время это были простые почтовые карточки, но эти какие-то необычные. Среди открыток и писем, одно письмо было от некоего Василия Сычева из села Усть-Туймон, написанное на немецком языке. Представляешь, старовер Сычев писал по-немецки!

– Почему думаешь, что старовер?

– Да уверена! В этих местах основатели первых деревень были сплошь староверы. Долго рассказывать, слушай дальше. У нас переводить все это некому, посмотри сама, ты же читаешь по-немецки, а вечером созвонимся и все обсудим. Да, а вот этот листочек – письмо Сычева я специально вынесла для тебя. Вот, где я печать видела!