За последние два месяца с момента происшествия в жизни Дубравки больших изменений не произошло, если не считать трех свадеб, нового охранника, принятого на звероферму, да ощетинившейся суки лесничего Митрофанова. Жизнь Алеси текла по-прежнему тихо, и спокойно, даже поселившейся квартирант не внес в размеренное ее течение никаких перемен. Но, все, же невидимая атмосфера семейного уюта окутала Алесю. Присутствие деда Кузьмы побуждало к дочерней заботливости, порожденной долгими прожитыми годами без родителей. Они умерли, едва проводив дочь в самостоятельную большую жизнь. Отец любил свою единственную дочь и старался дать ей все материальные блага, не отказывая в любом капризе. Алеся помнит тот случай, когда она, будучи еще школьницей, прибежала домой вся в слезах, из—за того, что подруга пришла в новеньких туфлях, Алеся не смогла купить себе. Отец ездил за покупкой в Киев, потратив на поездку двое суток, но дочь обул, в модные туфельки и она счастливая бежала по осенней размокшей дороге босиком. Потом наспех, обмыв в луже ноги обулась и с гордым видом ступала, стуча высокими каблуками по ступенькам школьного крыльца. Мытье ног в холодной воде не прошло даром, она заболела воспалением легких. Она помнит заплаканное лицо матери и вспухшее от бессонницы лицо отца, склонившегося над ее кроватью. Потом пришло тяжелое выздоровление и еще долго, болея пневмонией легких, она постоянно ощущала тепло и ласку родителей. Отец, заботясь о будущем дочери, решил строить дом. Дочь противилась этому, но отец упрямо настоял на своем и затратив немало сил и энергии отстроил красивый просторный и светлый дом. Они прожили в новом доме счастливо три года, потом случилось несчастье. Отца ужалила на охоте змея, он умер, мать пережить смерть мужа не смогла и вскоре Алеся похоронила и ее. Одиноко и пусто стало в просторном доме. Его стены, казалось, давили своей каменной тяжестью на осиротевшую Алесю. Девушка не могла долго находиться в нем, ее гнало из светлых комнат одиночество. В работе на звероферме она обрела новую семью, в лице сотрудников. Зверьки стали ее заботой, которых она любила, как детей любит мать. И жизнь мало-помалу отвлекла ее от горя утрат. Домой она приходила лишь только на ночь, а весь день и даже в выходные она проводила со своими питомцами. Теперь—же с вселением жильца ей хотелось поскорее прибежать домой, что—то приятное приготовить квартиранту из еды. Но дед Кузьма был странным человеком. Всегда стирал себе сам. Комнату, отведенную ему, убирал самостоятельно и постоянно держал ее на запоре, ключи носил всегда с собой. Алеся, ни под каким-либо предлогом не могла даже краем глаза взглянуть, что же делается там внутри его комнаты. Странным казалось и то, что она ни разу не видела вот уже два месяца своего постояльца. Когда она уходила на работу, он возвращался с ночного дежурства и спал весь день, запершись в своей комнате. Когда она возвращалась домой, он уже был на ферме. Так и шли дни за днями, ничем не нарушая размеренной жизни и одиночества.

Глава седьмая

Зной парил над пшеничным полем. Его прозрачные крылья раскидистой пеленой висели в воздухе, обдавая жаркой лижущей волной всякого, кто осмеливался войти в его владения. Высоко в небе, то, снижаясь, то, замирая на месте серыми живыми комочками жаворонки. Их пение разносится далеко по полям над глубоким оврагом в сторону видневшегося леса и теряется там, вплетаясь в голоса лесных птиц.

Близится полдень. По выгоревшей траве оврага бредет не по сезону одетый дед Кузьма. На нем мешковато сидит ватник. Шапка из заячьего меха топорщится на голове копной слипшейся от пота шерсти. Ноги обуты в кирзовые запыленные сапоги. Нелепый наряд дополняет сумка из грубой парусины, болтающаяся на плече на длинных лямках. Все лицо старика прячется в густой каштановой растительности. Он часто останавливается, переводя дух, ведь годы не те. Песчаные откосы оврага почти лишены растительности, глядели плешинами песка. Старик внимательно осматривает песок. Затем перевел взгляд в раскидистый куст боярышника и, ускоряя шаги, направился туда. Песок в этом месте притоптан. Вглядевшись в следы, старик буркнул под нос: