Уже первые звезды замигали в синей темнеющей выси. Легкий морозный ветерок, задев своими прозрачными крыльями верхушки деревьев, прошуршал в ветвях. Сонная тишина опустилась с пришедшей тьмой на лес, на крыши клеток, убаюкивая ночными шорохами зверьков. Кузьма Николаевич деловито осмотрел клетки, сладко зевая, зашаркал увесистыми валенками по скрипучему снегу к сторожке. Рук его уже потянулась к ручке входной двери, предвкушая, ночные рассказни служивых милиционеров о переделках службы, как до слуха донеслись неторопливые шаги. Он приостановился, замер, вслушиваясь в тишину сумерек, затем повернулся и зашагал к калитке. Из сереющих теней темноты выплыла бородатая фигура лесничего.

– А! Дед Кузьма? Здорово!

– Здорово, Матвей!

– Закурим, что ли? – доставая кисет с крепкой махоркой, проговорил Матвей.

– Ну что же давай.

Неторопливо и как-то по-особому чинно каждый свернул себе самокрутку из обрывков газет и крепчайшего табака, выращенного на огороде Матвеем.

– Ты впусти меня, – попросил вдруг лесник, – а то так неудобно через решетку, покурим

поговорим.

Кузьма, отпирая калитку. Спросил:

– Ты -то пропуск взял?! А-то менты, сам понимаешь.

– Взял, взял. Не в клуб на танцы шел.

– А что говорить? Дочь скоро замуж будешь отдавать?

– Это мы еще посмотрим! За сопляка, голо драного Ляса, никогда. Ему восемнадцать вот

вот стукнуло, а ей только семнадцать.

– Ну, так что?!

– И ты туда же, смеешься надо мной?

– Да и не думал.

Вошедший во двор зверофермы Матвей, достал зажигалку и, добыв огня, закурил вначале сам, потом Кузьма. И только теперь заметил спираль проводка тянущегося к правому уху деда.

– А это, что? – глядя с нескрываемым удивлением на Кузьму, спросил Матвей.

– Это то? Связь со сторожкой. – Стал объяснять дед, – Ты, наверное, уже успел заметить на столбах фонарей камеры обзора. – Он недоговорил. Так как услышал вызов в

наушнике:

– Говорит пост. Кто там у вас, Кузьма Николаевич?

– Это лесничий. Пропуск у него на ферму в порядке, я проверял.

– Хорошо. – Связь прервалась.

Матвей настороженно слушал переговоры, затем спросил:

– Так теперь и мышь приблудная не пролезет незамеченной к кормам?

– Выходит так. – Ответил равнодушно дед и добавил, указывая на зажигалку:

– Антиквариат?

– Немецкая еще, трофейная. Умели, гады делать, да?

– Не знаю. – Ответил неопределенно Кузьма.

– Ты где служил, а? Во время войны?

– Мал был еще. Партизаны приютили. В разведку ходил. Там меня, как шандарахнуло в

голову с тех пор даже летом мороз по телу ходит, вот и хожу одетым.

– Врешь? Не может такого быть?!

– Ну не чувствую я, понимаешь температуры не чувствую.

– Да, вот оно как бывает.

– Слушай, а ты не боишься, ну тут до тебя…

– А у меня и страху с тех пор нет.

– А я вот струсил бы, вот даже сегодня, проезжал мимо и знаешь страшновато. Говорят,

они и зверьков чуть ли не всех потравили.

– Как они? Говорят, все, что он один был.

– Да? – переспросил Матвей, но, переведя разговор на зверьков, старался не говорить о

своей оплошности.

– Остался ж молодняк, покажи мне его?

– Сейчас доложу обстановку, чтобы менты не приставали, – объяснил дед Кузьма, доставая из кармана тулупа рацию:

– Пост, я охрана, докладываю, идем к клеткам молодняка. Лесничий осмотрит материал

необходимый для ремонта.

– Пост принял. – Ответили в наушник.

Кузьма неторопливо спрятал рацию в карман:

– Ну, пошли, вон они у нас, особо, за двойной оградой. Кузьма достал из кармана ключ и открыл калитку, ведущую в огражденный внутри зверофермы дворик.

– Здесь они, видишь, спят все.

Матвей подошел к клеткам, осмотрел их.

– Так их выходит, еще больше, чем было? – спохватившись своих слов, быстро добавил: