Дождавшись, когда мисс Флориндейл скрылась за стеклами чайной, Джон протяжно выдохнул и достал блокнот.

К булочной Джон возвращался не напрямик. Немного плутая по отчаянно пытающимся выдерживать горизонт улицам, он осматривал квартал вокруг аукциона, погружаясь в рассеивающееся в мелкой дождевой взвеси свечение фонарей. Их блики метались по наполнявшим неровности и стертости брусчатки лужам, разбиваемым торопливыми шагами прохожих и каплями с краев черепитчатых крыш. Кое-где разъехавшиеся и сточившиеся как зубы старика булыжники подстерегали зазевавшихся, ловя их ноги в холодные объятья городской грязи. В таких местах невнимательные пешеходы оступались, поскальзывались и, бормоча что-то резкое под нос, торопились поскорее миновать опасный участок. Джон не спешил.

Дома рядом с аукционом стояли неплотно, в отличие от соседней улицы, где сотрудник сыскной конторы услаждал свой слух беседой с мисс Флориндейл. Пространство здесь легко позволяло подъехать на автомобиле. «Интересно, много ли покупателей прибыло на личном транспорте?» – задумался Джон.

Полицейского у здания уже не было, и Джон снова прошелся вдоль туда-сюда. «Спрятать и пронести, – размышлял он, – самое сложное – это незаметно изъять, притом быстро. Камень показывали последним. Он был. Затем – покупка. И его уже нет ко времени доставки. Успел ли кто-то покинуть здание, или когда обнаружили пропажу, камень был еще внутри? Или, быть может, даже до сих пор внутри?..»

Джон подошел вплотную к аукциону, окна располагались выше уровня глаз. «Вот если бы проникнуть туда сейчас… Притом пока мистер Лаверс и мисс Флориндейл не в курсе…»

В этот момент на плечо ему легла крепкая ладонь.

– Что это ты тут забыл? – раздался голос молодого мужчины.

Джон обернулся.

– А, это вы, сэр, – полицейский разговаривал уже не так дружелюбно, как днем.

– А отведите-ка Вы меня в участок, уважаемый. Будьте добры, – обратился к нему Джон.

Веснушчатый полицейский взирал на него с некоторым подозрением:

– То есть как, сэр?

Миссис Кухенбакер присела отдохнуть. Благодаря растопленной печи в кухне стало тепло, и можно было не накидывать вязаного платка на плечи, с которым Матильда обычно не расставалась с самого наступления осени. Но от ломоты, которой отзывались эти промозглые дождливые дни в ее костях, не спасал даже он. Сидеть на невысоком деревянном стуле в одиночестве и тепле было приятно. Бывали дни, когда с раннего утра до позднего вечера Матильде не удавалось присесть и пяти минут кряду. Тогда под вечер ноги наливались тянущим гулом, и, укладываясь в постель, она располагала их немного выше головы на время, как делала когда-то ее мать, тоже проводившая много времени на ногах, или если оставались силы, отмачивала в теплой, немного подсоленной воде – слава Богу, семейство не вело строгого учета всех продуктов, оставляя этот вопрос на Матильду.

Пожалуй, сейчас она бы не отказалась от чашечки-другой горячего чая с молоком, к тому же сегодня привезли свежее с фермы. Но сидеть, вытянув и расслабив ноги, было до того хорошо…

На лестнице раздались легкие и торопливые шаги. Так скакать мог лишь один обитатель аббатства, и оттого Матильда знала, не оборачиваясь, кто сейчас вбежит в кухню.

– Ну и где тебя полдня носило, позволь узнать?

Финнеган с влажными волосами, в мокрой на плечах и зашитой на локтях куртёшке предстал перед ней и сразу же юркнул поближе к огню печи. Он схватил глиняный кувшин, стоявший на полке, и начал жадно пить воду прямо из носика.

– Эй, эй! – замахала на него кухарка со своего места. – Кружку возьми, обормот! Твое счастье, что лорд Хавиз уехал сегодня на весь день, а то бы тебе припомнили…