В феврале 1922 года было объявлено о начале процесса над эсерами за антисоветские акции, предпринятые членами этой организации еще в годы Гражданской войны. Обвинение строилось, главным образом, на показаниях двух бывших членов «боевой организации» – Лидии Коноплевой и ее мужа Г. Семенова. Личность последнего фигурировала потом и в деле самого Бухарина. Готовя в 1937 году письменные объяснения пленуму ЦК ВКП (б) по поводу якобы существовавших у него связей с эсерами, Бухарин заметил: «Семенов фактически выдал советской власти и партии боевые эсеровские группы. У всех эсеров, оставшихся эсерами, он считался «большевистским провокатором». Роль разоблачителя он играл и на суде против эсеров. Его эсеры ненавидели и сторонились его как чумы. <…> Партия наша считала, что Семенов оказал ей большие услуги, приняла его в число своих членов» [29].

В 1922 году лидеры эсеров были приговорены к смертной казни. Известие об этом всколыхнуло мировую общественность. Прибывшую для участия в конгрессе Социнтерна делегацию Советской России во главе с Бухариным социалисты Европы фактически вынудили дать клятвенное обещание не расстреливать эсеров. Активную роль в судьбе репрессированных сыграл тогда один из лидеров меньшевиков за границей, редактор «Летописи Революции» Б. И. Николаевский. Именно он привлек к акциям в поддержку эсеров Горького.

В знаменитом письме к А. Франсу Горький назвал весь эсеровский процесс «публичным приготовлением к убийству людей, искренно служивших делу освобождения русского народа» [30]. В обращении к А. И. Рыкову он предупреждал лидеров большевиков: «Если процесс социалистов-революционеров будет закончен убийством, это будет убийство с заранее обдуманным намерением – гнусное убийство.

Я прошу Вас сообщить Л. Д Троцкому и другим это мое мнение. Надеюсь, оно не удивит Вас, ибо Вам известно, что за все время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бессмыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране» [31].

Однако многочисленные обращения поначалу не принесли никакого результата. Большевики разошлись во мнениях по поводу судьбы эсеров: Троцкий за расстрел, Бухарин против. Позднее Николаевский вспоминал те события: «Бухарин считал, что он имел право дать такое обещание <о помиловании. – Ред.>, но в это время в России, по инициативе Троцкого, усилилась кампания гонений на всех “контрреволюционеров”, в результате ЦК коммунистов отказался признать обещания, данные Бухариным и другими в Берлине, и все главные подсудимые были приговорены к смерти» [32].

Раскол верхушки партии тщательно скрывался, именно поэтому Бухарин в беседе с Николаевским в 1936 году вынужден был спросить, знает ли тот его «настоящую роль в этом процессе». Николаевский ответил, что знает: «Бухарин за кулисами противился казни подсудимых» [33].

Лишь 14 января 1924 года под давлением мировой общественности Президиум ВЦИК заменил высшую меру на пятилетний тюремный срок и ссылку. По словам Николаевского, Бухарин, вспоминая те события, сказал ему в 1936 году: «Да, нужно признать, что вы, социалисты, сумели тогда поставить на ноги всю Европу и сделали невозможным приведение в исполнение смертного приговора с.—р. – ам» [34]. Хотя Бухарин, действительно, скрыто выступал против казни, его роль в эсеровском процессе не исчерпывалась исключительно занятой им позицией «доброго следователя». Однажды, отвечая на все более назойливые вопросы Горького о судьбе эсеров и изданий З. Гржебина в Советской России, Бухарин не выдержал: «Я вот смотрю – Вы все возитесь с меньшевистским говном <…> Ну чего Вам с ними возиться, скажите на милость? С этими социалистическими сиреневыми трупиками и тому подобными «кокаиняками» а lа Вертинский в политике»