Вопросов было много, но профессор не знал ни одного ответа. Оставалось только ждать и наблюдать за своим созданием, и верить, что всё будет хорошо.

Геннадий Юрьевич и Ника посидели некоторое время в полной тишине. Была поздняя ночь, и утро уже было не за горами. Каждый был занят своими мыслями. Но потом профессор всё-таки сказал дочери, что пора спать.

– Что-то не хочется, пап, – ответила Ника. – Сегодня такая тихая и прекрасная ночь!.. Луна такая яркая!.. Она так сверкает и отражается в море!..

– Подумаешь, луна… – сказал Геннадий Юрьевич. – Луна такая же, как и вчера и месяц назад… Такая же, как и тысячу лет назад. Обычная луна, обычное море, обычная ночь. Не вижу ничего «такого»!

– Ох… Какой же ты не романтичный, папуля.

– Хе! И с каких это пор ты вдруг стала такой романтичной, а? Хотя, да. Всё с тобой ясно! Это всё твой Алёшенька, да? Вся твоя биомеханическая голова забита мыслями только о нём. И только скажи, что я не прав.

Ника промолчала. Она опустила взор и перелистывала странички своей книги без определённой цели. А спустя некоторое время, подняла глаза и сказала:

– Пап, пойдём на балкон. Я понимаю, что уже очень поздно, но мне почему-то так хочется подышать ночной свежестью. Пойдём, а?

– Нет, поздно уже, пора спасть.

– Ну, совсем чуть-чуть. Пару минуточек.

– Нет.

– Ну, папуль!..

– Вот же пристала. – Геннадий Юрьевич помолчал немного и сказал: – Ладно, пошли. Но только на пару минут.

Ника тихонько хлопнула в ладоши и соскочила с кровати.

Они покинули комнату Ники и вышли на балкон.

Девушка глубоко вдохнула прохладный ночной воздух.

– Какая свежесть, – воскликнула она. – Сегодня действительно особенная ночь.

– И что же в ней такого особенного? Ночь, как ночь!

– Не знаю… Но она какая-то… необычная. Я это чувствую… – Она снова глубоко вдохнула. – Да. Определённо что-то чувствую…

Профессор насторожился и внимательно посмотрел на Нику. В последнее время, она его часто поражала своим развитием. Развивался не только её интеллект – физические способности девушки уже превосходили способности обычного человека. Геннадий Юрьевич списывал всё это на то, что она, хоть и ничем не отличается от человека, но всё же оставалась чем-то вроде робота. Но робот этот почему-то совсем не был похож на робота, как бы это глупо не звучало. У этой девушки был мозг – настоящий, не искусственный, и он развивался; развивалось также её тело. С недавних пор она могла бегать так, как не могут самые быстрые спортсмены-бегуны; она постоянно обыгрывала компьютерную программу в шахматы; она запросто научилась играть на бильярде и набирала сотню за сотней в снукере, в то время как профессиональные снукеристы учились этому с самого детства на протяжении долгих лет. Однажды, она сказала профессору, что плавала под водой целых пятнадцать минут. Но тот, только рассмеялся в ответ, сказав, что аквалангисты проводят под водой гораздо больше времени, чем она, и не хвастаются этим. Какого же было его удивление, когда Геннадий Юрьевич узнал, что девушка не пользовалась аквалангом, а просто задержала дыхание… Всё это, и многое другое, поражало профессора, но он не подавал виду, что удивляется, и не показывал это перед Никой. Как раз этой ночью, профессор, тестируя своё изобретение, способное считывать мысли, записал все свои соображения по этому поводу на жёсткий диск, намереваясь потом подумать над этим и проанализировать достижения Ники. И когда Геннадий Юрьевич услышал, что его создание что-то предчувствует, он понял, что это неспроста, – это могло и правда быть чем-то, похожим на предсказание будущего или что-то в этом роде. Поэтому и отнёсся серьёзно к словам девушки.