Старуха, растроенная из соцбаллов ничуть не меньше, скоро встала с места и ушла в тамбур, бормоча под нос:

– Тьфу! Уж и рта раскрыть нельзя!

На том вагон вновь погрузился в тишину, изредка нарущаемую голосом диктора, объявлявшего остановки. Лиси опустила голову на плечо Каса. Мир вокруг не просто двигался в бешеной скоростью, он кружился. Лиси сомкнула глаза, успокаивая себя. Казалось, не прошло и секунды, как вновь повторилась утренняя сцена: Кас резко потянул ее наверх, вырывая из сна, как утопающего из воды.

– Чуть не проехали! Скорее! – крикнул он, а Лиси вдруг обнаружила себя в тамбуре.

– Это что? «Аврора»? – послышался позади взволнованный голос. – Мне тоже выходить!

Лиси выпала на перрон: уперлась руками в шершавый асфальт, набитый барахлом рюкзак тотчас саданул по затылку. Двери поезда клацнули за ее спиной, и раздались два болезненных вскрика. Все еще мало понимая что происходит, Лиси обернулась и увидела, как Каспер застрял в дверях плечом к плечу с седоволосым дядечкой. На мгновенье они, гримасничая от боли, зависли, будто подвешанные в воздухе, но потом двери разъехались, и оба рухнули на перрон, совсем как Лиси.

– Куда же вы лезете? – возмутился Кас.

– Молодой человек!.. – дядечка ответил так, будто собирался в чем-то его упрекнуть, но, передумав, прикусил язык.

Они тут же замолкли и разошлись, прекрасно понимая, что ничьей вины нет.

Седоволосому дядечке досталось явно покрепче. Он был таким же высоким как Кас, но худым, как циркуль. Когда он отряхивал старомодные брюки и клетчатое пальто с коричневыми заплатками на локтях, на его лице появилась тревога. Но он тотчас бросился к помятой картонной коробке, которую до того нес под мышкой. Его потертый портфель раскрылся, а содержимое раскатилось по перрону, но дядечку это совсем не волновало.

Лиси бросилась подбирать его вещи: очки, яблоко (Яблоко! Лиси на мгновенье даже обрадовалась ему), еще удивительнее – бумажная записная книжка и термос, еще древнее, чем у Каса.

– Возьмите, – сказала Лиси, протянув дядечке его пожитки. Он неохотно отвлекся от коробки, а потом так долго смотрел на руку Лиси, что девушка даже усомнилась – верно ли она действует? Произнесла ли вслух свое «возьмите»? Лиси повторила, и лишь когда дядечка перевел взгляд на ее лицо, сообразила, что он все это время разглядывал печать на ее запястье.

– Роксколл, значит? – спросил он. Лиси кивнула, ошеломленная тем, что он сумел разглядеть это. Печать, или татуировка, была совсем небольшой и бледной – лиловые чернила померкли за семнадцать лет, буквы и цифры растянулись, что прочесть их было практически невозможно. Отец Лиси говорил, что печать поставили в день ее рождения: Роксколл – место, дата, все в прямоугольной рамке.

– Пойдем, – потропил ее Кас. Лиси положила вещи рядом с портфелем дядечки и, развернувшись, быстрым шагом нагнала Каса.

Когда они спускались по привокзальной лестнице, у него пискнуло уведомление на хроно – опять списание соцбаллов.

– Прекрасное утро, – саркастически заметил Кас.

Прямо под железнодорожным мостом начиналась аллея из пожухлых лиственниц, ведущая к школе. По обеим сторонам аллеи все еще стояли зрители. Жители из бедных районов – худощавые, часто в поношенной одежде, с детьми, чьи глаза горели будто в лихорадке. Они приходили сюда каждый год на первое сентября.

– Смотри, какие длинные у нее косички! – крикнула маленькая девочка, тыкая пальцем в сторону Лиси. – А это кто, ее папа? Он тоже пойдет в школу?

– Не кричи, пожалуйста, так громко, – мать зашикала на девочку. – Нет, это не папа, это подросток. Просто он очень быстро вырос.