Громадным мишкам пришлось выскочить на открытое пространство вдоль канала, которое, на их счастье, совсем немного, но превышало зону безопасности. Они на бегу ухитрялись не отрывать взглядов от набиравшего ход «Эксплорера»; вот они замельтешили ногами пошустрей – командир нажал на педаль газа. Кудрявцева не отрывала от них глаза, но и так, по какому-то внутреннему спидометру, поняла, что скорость давно перевалила за сорок. Короткомордые хищники тоже поддали и вдруг…

Нет – они не врезались в стену или другое препятствие, но мгновенно превратились в огромные темно-желтые клубки, исторгавшие каждый из себя пронзительные, полные смертельной муки вопли. Так мог бы кричать сжигаемый заживо человек, если бы у него, конечно, были легкие и горло, как у медведя.

Один мохнатый шар покатился в сторону канала и мнимую леность крокодилов словно сдуло ветром; сразу несколько длинных хищных морд воткнулось в этот беснующийся громадный ком, и звук живой сирены достиг того предела, который еще могло вытерпеть человеческое ухо. Впрочем, стекла боковых дверей внедорожника, до того открытые, поползли вверх, отрезая пассажиров от внешнего мира, а главное – от этих ужасных воплей. Это командир одной рукой ткнул сразу в четыре кнопки управления на подлокотнике. Другой рукой он круто поворачивал автомобиль от канала.

Последнее, что увидела Оксана за закрывшимся окном дверцы – это скрывающийся под бурлящей водой мохнатый ком; до второго крокодилы не добрались – он уже не шевелился у стены леса, но, показалось израильтянке, разбухал, рос в размерах…

«Эксплорер», судя по спидометру, остановился через полтора километра. Командир тут же выскочил из-за руля; остальные поспешили за ним к вынужденным союзникам, которые, на свою беду, не были защищены от неведомой напасти. А она – эта напасть – присутствовала и здесь; в немногочисленных экземплярах. На лежащих на полу прицепа неандертальцев то и дело пикировали гигантские – не меньше десяти сантиметров в длину – осы, или шершни (Кудрявцева в таких тонкостях не разбиралась). И каждое такое пикирование заканчивалось вздрагиванием тел дикарей, которые уже не могли издавать тех мучительных звуков, с какими закончили свой жизненный путь медвежьи разведчики.

На ладонях командира неведомым образом оказались обычные рабочие рукавицы; он удивительно ловко и быстро перехлопал с противными чавкающими звуками ужасных насекомых – так что когда Оксана сообразила, что эти осы (или пчелы, или шершни) могли покусать и людей, в том числе и ее тоже, с жужжащими хищницами было покончено.

– Это я так привыкла ощущать себя в полной безопасности рядом с Сашей, – поняла она, – и не зря! Вон он их как ловко!

Полковник уже переворачивал неандертальцев вверх лицом. Впрочем, первый – Лай – повернулся сам, как только рука Кудрявцева коснулась его спины. Лица дикаря было не узнать; но это заплывшее лицо как-то ухитрялось улыбаться – до тех пор, пока неандерталец не разглядел тела лежащего рядом недвижимо Дена.

Он затараторил что-то на своем, неандертальском, но, поскольку нужного ожерелья у него не было, естественно, его не понял даже командир. А тот словно этого и ждал. Такие ловкие и крепкие («Ласковые и нежные – когда надо», – добавила про себя израильтянка) пальцы полковника Кудрявцева тут же стянули с шеи лежащего без сознания «высшего» дикаря украшение. Нет – два ожерелья! Одно из них, с многочисленными бусинами, он не менее ловко накинул на шею Лая, который вдруг замер; на его лице даже сквозь многочисленные укусы, наливающиеся багровыми шишками, явственно проглядывал мистический ужас и.., Как почему-то уверилась Оксана, неописуемые восторг и любопытство.