Это брехня, чистой воды брехня. Это дочка нарочно так сказала, чтобы Маше настроение испортить. Немного удалось, чего уж душой кривить. Затихла ненадолго. Но потом снова по дому запорхала.

Кто бы что ни сказал, она от такого мужика ни за что не откажется. Даже ради дочки не откажется.

А что ее новый знакомый с другими женщинами общается, так что за беда?! Они еще друг другу никто, знакомые хорошие просто. Даже еще и переспать не успели, знакомы-то всего ничего. Торопиться не хотела ни Маша, ни он. Очень порядочными были на этот счет его взгляды.

Покойный папочка ее милой доченьки при живой жене не стеснялся по бабам чужим мотаться. Из одного двора в другой двор, из одной квартиры в другую. Ни стыда ни совести. А жена ведь была у него, молодая, красивая и до любви жадная. Нет, мало ему все было. Вынь да положь чужую! Так и домотался до гробовой доски. Кто-то темной улицей зимней ночью башку-то ему и проломил.

Пытался участковый найти убийцу, да толку что? Смело можно было в подозреваемые любого мужика на деревне записывать. Благоверный ни одной юбки, кажется, не пропустил. К одной Таньке Востриковой, наверное, и не попал. И то по молодости ее лет. А так бы сей пострел и там поспел.

– Санька, подойди сюда.

Маша прервала мурлыкающее пение, присела на край кровати, заваленной нарядами.

– Чего тебе? – угрюмо отозвалась дочь Александра.

– Подойди сюда, разговор имеется.

Сашка через минуту выросла на пороге, оперлась о притолоку. Маша невольно залюбовалась. Высокая, грудастая, с длинными, в пояс, волосами и неестественно синими, будто искусственными, глазищами вполлица. Местный библиотекарь прочил ей модельный бизнес. Все суетился. Писал куда-то по электронной почте. Посылал Сашкины фотографии на какие-то отборочные туры. Даже номера телефонов какие-то совал ей без конца. Только Саша отмахивалась и номера те не брала.

– У меня будет другое будущее, дядя Володя.

– Будущее?! Какое будущее у тебя может быть тут, деточка, в этой-то лапотной глуши?! Выйдешь замуж за такого же, как твой отец. Станет пить, бить, гулять. Красота твоя померкнет и...

– Я не выйду замуж без любви, – гнула Саша, не успевшая еще растерять детские свои фантазии о принце. – И в глуши можно жить счастливо, дядя Володя. А модельный бизнес... Так не могу я быть такой, как они.

– Какой?! Какой, как они?!

– Беспринципной! – фыркала Машина дочь.

Что да, то да, принципиальности в Сашке было на четверых. Как не смогла простить своего одноклассника, с которым дружила с детства, за то, что тот шутя поцеловал их общую знакомую, так теперь не прощала матери и ее нового ухажера. Уперлась и молчит. Молчит и недобро ухмыляется. А если и скажет что, так уж лучше бы молчала.

– Сашок, присядь, милая, – Маша похлопала по меховому покрывалу, наброшенному на кровать. – Присядь, что скажу.

Дочь нехотя подошла. Присела. Но головы в ее сторону не повернула. Уставилась в окно, будто там что-то новое к их березе приросло.

– Я хотела сказать тебе, что...

– Что? Снова собираешься к нему на свидание? – Саша небрежно толкнула локтем кучу одежды, которую Маша забраковала перед этим. – Смешно!

– Ну, вот что смешно, Сашок? Что смешно?!

Маша старалась говорить тихим нежным голосом, как всю свою жизнь только с дочерью и разговаривала. Но в груди заныло, запекло.

Ну почему она с ней так? Почему?! Она что, должна в свои тридцать семь лет похоронить себя заживо в своем коровнике? Месить до конца дней своих резиновыми сапогами грязь осенью и весной, зимой сопли морозить, пробираясь сквозь сугробы на работу. Этого она хочет для матери?