У остальных, кто ходил с ним параллельно по деревенским дворам, ситуация была не лучше.

– Молчит народ, хоть тресни! – шлепал себя по бокам молодой парень из прокуратуры. – То ли боятся кого, то ли живут по принципу – моя хата с краю. Что ты будешь делать?!

– А где наш славный малый Степаныч? – вдруг так кстати вспомнилось Толику.

И все сразу замолчали, принявшись оглядываться.

Участковый пропал. С ними по дворам он не ходил. Дома его не оказалось. Толик туда рванул было в надежде, что обломится котлетка какая-нибудь или на худой конец бутерброд с колбаской или сыром, а там хозяина нету. Открыл заспанный отпрыск – холеный, сытый, даже спросонья выглядевший успешным и обеспеченным.

Тот самый сынок, догадался Толик, что напоил вчера папу до маеты утренней по случаю собственного приезда.

Так вот тот головой помотал и сказал, что отца нет. Как убежал с утра самого, так больше и не объявлялся.

– Странно, – надул тут же губы прокурорский, проворчал в спину эксперта: – Нечего было при нем откровенничать.

– А я-то при чем?! – поспешил обидеться тот. – Работаешь, работаешь, не считаясь с выходными, ты же еще и виноват! Нормально! Всем спасибо...

– На здоровье, – не желал сдаваться прокурорский. – Начали при нем уликами размахивать. О причинах смерти во всеуслышание заявлять.

– Так он же представитель местной власти, извините! – повысил голос эксперт.

– Вот именно! Местной! – поднял вверх палец малый из прокуратуры. – У них тут круговая порука! Вот где он есть, где?! Может, бегает по дворам и своих предупреждает.

– Каких своих, ну каких своих?! – поморщился Данила. – А мы ему кто?! Чужие, что ли?!

Леночка так на его звонки и не ответила до сих пор. Он уже не знал, что и думать. Орать хотелось во все горло оттого, что не понимал ничего, а понять очень надо было. Домой еще очень хотелось, да и покушать тоже не помешало бы. Позавтракать он тоже не успел, а бутерброды, что Леночка сунула ему у порога, уже давно съедены были. Еще по дороге они их с Толиком уговорили.

– О чем спор? – Участковый так неожиданно возник за их спинами, что кое-кто испуганно вздрогнул. – Есть что-то новое?

– Новое?.. – Малый из прокуратуры гневно раздул ноздри и с неприкрытой брезгливостью осмотрел рубаху и штаны Степаныча. – Новые здесь мы! И вопросы наши для всех оказались новыми! Они, понимаете ли, Павел Степанович, если не ошибаюсь...

– Не ошибаетесь, – деловито покивал тот. – Павел Степанович я, местный участковый.

Он давно уже перестал стесняться своего непрезентабельного вида. А после того, как пришлось красться, будто вору огородами из Татьяниного дома, ему и вовсе стало не до этого.

Какая разница, в кителе он или без? Тренировочные штаны на нем или форменные брюки? Что это поменяло бы? Ничего! Маня Углина не ожила бы. У Танюшки лицо не зажило бы. И вчерашний вечер с ночью не прошли бы по другому сценарию.

Все уже случилось, и случившееся это было много страшнее проломленного черепа Машиного покойного мужа. Это убийство было не так хорошо спланировано, как в том давнем случае.

Оно было... Вот слово-то позабыл...

Ага, вспомнил! Оно было спонтанным! Точно!

Машиного мужа караулили долго. До гибели его раза три на него нападали из-за угла, да вырываться ему удавалось. С Машей же все было иначе. Она умирать не собиралась вчера. Она собиралась... замуж, как ни странно это звучит теперь. И собиралась выходить замуж за чужака. Тот лишь несколько месяцев назад поселился в их деревне. Человеком хоть и был скромным и тихим, но все равно был чужим. И с ним Бабенко еще разберется, еще доберется до него.