Могло быть много хуже: на счастье чекистов, сдетонировал не весь заряд – пятьсот граммов пикриновой кислоты во время небрежного хранения отсырели. Это и уберегло здание посольства от разрушений. Оказалась поврежденной лишь комната консульства. Юра, надо полагать, был больше романтиком-неудачником, чем террористом по случаю…

По результатам проведенной операции председателем КГБ Юрием Андроповым был издан приказ № 0179 «О действиях группы «А» (захвата) по обезвреживанию опасного преступника». В нем говорилось, что сотрудники подразделения, действуя в сложных условиях, рискуя жизнью, проявили смелость и выдержку. При этом «особо отличились подполковник Зайцев Г.Н., майор Ивон Р.П. и майор Голов С.А.». Надо так понимать, что Сергей Голов, отмеченный приказом, точными выстрелами поразил живую мишень, а Михаил Романов в тот раз промахнулся даже по мертвому – и о нем в приказе ни слова. Через девять месяцев Романов упущенное наверстает, нагонит и выправится…

Кто-то потом запустит «утку» и потрафит начальству: дескать, совсем неспроста Власенко так легко был впущен в здание посольства. Бдительные чекисты сразу смекнули: здесь явно что-то нечисто, здесь оттиск шпионажа, здесь самоочевидно – у него, «обезвреженного опасного преступника», были предварительно налажены связи кое с кем… А вот с кем – не сказали и через тридцать лет. И не скажут. Хотя бы уже потому, что это не секрет вовсе, а наивная придумка. А для чего? Да так, на всякий случай… И вину Власенко усугубили, обозвав его опасным преступником и террористом, что было очень в моде; низвели его до того, что не жалко и в расход пустить, пристрелить, как псину…

И кто-то пропитает ноткой гуманизма акцию в американском посольстве: дескать, Голов меткими выстрелами сознательно поранил «не насмерть» руку Власенко – пожалел молодца, пусть и дюже нехорошего, заблудшего. Глядишь, пораню плечо, руку попорчу – человек прозреет и враз остепенится. Не вышло. Вынесли его почитай что нагого. Ивон Роберт рассказывал потом, когда все разговорились без опаски, завспоминали дружно, лет тридцать спустя: «Он лежал голый, в одних плавках. Всю одежду сорвало взрывом. Когда его вытащили, я наклонился перед ним – как сейчас помню, говорю: «Юра, зачем же ты это сделал?» У него ресницы дрогнули…. Опять же, через те же восемь месяцев, при иных, но подобных обстоятельствах, подчиненные майора Ивона заметят лежащего мужчину, и тоже в одних трусах. И когда его вытащат, к нему тоже наклонится боец – для опознания. Но никто ему не прошушукал: «Зачем ты это сделал?» И у него ресницы, не сомкнутые на остекленелом влажном глазу, не дрогнут…

Пал Сократ… Пал Руссо… Пал и Юра…

Первое, что хотел бы сказать по поводу этой нелепой истории. Я ни в коем случае не на стороне Власенко. Просто думаю, что по нему, бедолажному, плакала психбольница, а не пуля – как по мнимому террористу. А что по мне – как по донельзя отчаявшемуся человеку. Ведь что успел сказать до фатального исхода Юра бойцам, уговаривавшим его сдаться? «Я бывший моряк торгового флота… Надеялся поступить в МГУ. Но меня там подло завалили… В общем, я убедился, что в этой стране нет никакой справедливости, никакого порядка… Потому я и решил уехать в Америку. А меня били «митьки» (милиционеры). Ногами. Как мяч футбольный, катали. За то, что я слезно просил всех, к кому только не обращался по многу раз. И ничего особенного мне ведь не надо – учиться в институте хочу, два раза поступал, и никак. Квартиру бы в Москве выхлопотать или угол какой-нибудь в общежитии… Нет у вас возможности, так выпустите меня из страны…»