Я им доказываю одно это, а они – своё, я им говорю «белое», а они «чёрное», они говорят «белое». Сюда людей напрасно не привозят, с ними занимаются учёные не напрасно: это их продукт – они принимали, они и отпускали. Мне сказали: «Поживёшь два годочка да подлечишься, а потом выйдешь». Я понял, что они как считали, так и считают меня больным.
Природа гнала меня дальше, она меня хранила везде и всюду. Меня стали готовить к переброске в республиканскую больницу. Чего я боялся – меня эта дорога и окружила. 16 февраля 1965 года меня отправили в это условие для изучения.
В Бутырке ж дали путёвку в Казань. Я был очень крепко этим взволнован, я ждал слова: куда попаду, то ли в республиканскую, то ли в местную. А делали всё по-тюремному: скрыто от обиженного лица, я был людьми обижен.
Меня спускают в Казань, меня туда везли принудительно, с проводником. Еду конвоем в вагоне заключённых – этого я от учёных не ожидал, чтобы они по моей болезни и моего дела в казанскую больницу отправили.
К психиатрам я приехал свердловским поездом. На дворе мороз, ниже нуля 30 градусов. Конвой казанской системы не берёт моё тело. Я сказал конвою: «Бери, не бойся! Не подведу я вас». Как же им не испугаться, ужас был перед конвоем.
В Казани есть такая больница психиатрическая, специальная, она возглавляется врачом Анной Ивановной Балашовой. В ней одиннадцать отделений.
В больнице меня обслуга такого признала – и на переделку: стричь, брить, купать. А медсестра – маленькая, рябенькая лицом – прибегает, кричит: «Стойте, ребята, не стригите, не брейте!» Тут же я понял, что мне есть какие-то льготы по приказу врача.
Меня определили в первое отделение. Маргарита, врач мой лечащий, она испытательница с моим здоровьем. Если бы она не дозволила в своём отделении писать, я б не писал, а то я ей за своё любимое здоровое сердце и «Победа моя» написал.
Эта вот история, она мною сделана, чтобы люди видели и старались опознать, а она рождённая Природой через человекову Мысль. Этого человека, о ком идёт речь между людьми, учёные знают, но они молчат. Он сам лично написал, кто он есть, – он обдуманно своими словами рассказал людям про свою победу.
В психушке (продолжение)
О природе и народе. О смерти и безсмертии. Про Библию. О Вере
Ф. Сегодня уже третьи сутки, как мы с вами Порфирий Корнеевич, не потребляем пищи.
П. К. И как ты себя чувствуешь, Философ?
Ф. Вы знаете, когда мы с вами воздерживались от пищи по одному дню – это было сначала тяжело, а потом я привык и даже ждал субботы, чтобы отдохнуть от этой баланды, которой нас кормят. И вот вы предложили не кушать четверо суток… Сначала я испугался, но потом решил, что раз вы уверены в результате, то надо попробовать. Один день прошёл привычно, потом, в конце второго дня, очень захотелось что-нибудь кинуть в рот, но я это искушение преодолел. И вот на третьи сутки я ощутил удивительную лёгкость во всём теле, в мыслях. Наступило как бы просветление. Захотелось даже стихи написать или музыку сочинить, но пока не сложилось. И вы знаете, мне даже показалось, что Никитич, наш санитар, не такой уж и злой и даже немного жалкий. Я сегодня с ним поздоровался и он, вы знаете, мне ответил и улыбнулся! Я ещё не говорю, что мне в этом состоянии комфортно и легко, нет – пока трудно, но терплю и надеюсь, что получится.
П. К. Полегчает, обязательно полегчает. Мы с тобой, Философ, ещё и летать вместе будем.
Ф. Я вот тут на досуге делал кое-какие записи ваших слов и мне немного не понятно вот что – сначала вы говорите, что Природа – это народ, общество, потом, что у Природы есть вода, воздух и земля. А при чём здесь народ?