– Конечно, осталось!

– А покажи сначала.

Колобков криво усмехнулся, косясь на Стефанию. После побега от юберийских шотелидов та впала в жуткую депрессию и уничтожила все, что оставалось в судовом баре. А до этого Колобков и сам неоднократно устраивал пирушки – бухал то с папуасским царьком, то с юберийскими чиновниками…

Так что сейчас в баре хоть шаром покати. Ни капли алкоголя. И на всем остальном судне тоже.

Если у кого и припасена заначка на крайний случай, так разве что у самого Угрюмченко.

– Не, Иваныч, – тоже все это сообразил механик. – Звиняй. Тебе чайки мешают – вот сам за ними и гоняйся. А я пас.

– Эгоист ты, Петрович.

– Прагматик.

– Эгоист, эгоист… Ну да хрен с тобой, мы сейчас флотскую смекалку применим…

Колобков на пару секунд задумался, поскреб подбородок, а потом резко прищелкнул пальцами и спросил:

– Петрович, а у тебя часом карбида в загашнике не завалялось?

– Есть мал-мала, – осторожно ответил беркут. – А что?

– Дело. Вадик, дуй с Петровичем в его закрома, тащи мне сюда карбид. Гешка, дуй к мамке на камбуз, тащи мне сюда хлеба. Да побольше.

Пакет с карбидом кальция был доставлен уже через минуту. При должном старании в запасах хозяйственного Угрюмченко можно отыскать самые неожиданные вещи.

Хлеб тоже принесли. Два липких тяжелых каравая.

– Это тот овсяной, который у папусов купили, – лениво сообщил Гешка. – Другого нету.

– Ничего, мне его не есть. Так, братва лихая, объясняю задачу. Аккуратно берем комочек карбида, облепливаем хлебом и… швыряем как можно выше. Задача ясна? Приступаем.

Вадик с Гешкой сначала хотели по привычке заныть и запротестовать, но потом одновременно решили, что занятие обещает быть прикольным.

Хотя смысл и непонятен.

Колобков первым увлеченно начал лепить пирожки с карбидом. Сыновья дружно принялись помогать отцу. Присоединился и Чертанов – правда, с донельзя брезгливой миной.

Стефания участвовать отказалась. Она только презрительно фыркнула и уселась на фальшборт лицом к морю. Хвост со стреловидным окончанием бешено заколотил по палубе, выдавая раздражение хозяйки. Раздражение всем сразу – и глупостью ничтожных смертных, и невозможностью вернуться домой, и необходимостью приглядывать за полоумными волшебниками.

– Фанька, не отлынивай, – укоризненно произнес Колобков.

Он любовно слепил из теста аккуратный шарик, протолкнул внутрь комочек карбида и с силой подбросил «пирожок» над головой.

Ближайшая чайка тут же метнулась к угощению, ловя его на лету. Клюв сомкнулся, хлебный мякиш прошел по птичьему горлу и угодил в желудок.

– Первая есть… – удовлетворенно потер руки Колобков.

В течение следующих минут добрых три дюжины чаек тоже проглотили хлеб с химической начинкой. Улыбка на широком лице Колобкова становилась все шире и шире…

Хлопок! Далеко позади в воду что-то упало. Вадик и Гешка принялись рвать друг у друга бинокль, изумленно таращась на дохлую чайку. Несчастная птица выглядела так, словно ее разорвало изнутри.

– Это она чего?.. – указал пальцем Гешка.

– Карбид кальция при контакте с водой означает бурную химическую реакцию, – покровительственно объяснила Света.

– А по-русски?

– Взрывается. Не очень сильно, но для чайки достаточно.

– Что, правда? – с новым уважением посмотрел на грязновато-белую массу Вадик.

– В натуре, что ли? – отколупнул кусочек Гешка, поднося его к самому лицу.

– В рот не тянуть! – отобрал у сыновей карбид Колобков. – Несварение хотите? Тут одним несварением не обойдетесь!

– Бать, а ты откуда про это знаешь? – поинтересовался Вадик.

– Ну вы, щеглы, совсем уж папку не уважаете! – обиделся Колобков. – Я, чай, двадцать лет на стройке вкалывал! Неужели в карбиде разбираться не могу? Да мы еще в ликбезе его водой обливали, а потом глядели, как здорово пшикает!