Тяжелый и страшный год оставил заметный след на выдающейся внешности графа. Густые и пышные бакенбарды, как и усы, стали почти совершенно седыми, побелели брови. А главное, его высокий лоб теперь бороздили глубокие морщины, и выражение внимательных серых глаз неизменно оставалось печальным.

Платонова он пригласил в гостиную, а не в кабинет, тем самым как бы подчеркнув, что время официальности осталось позади. Вместо мундира на нем была мягкая изумрудно-зеленая куртка с атласным воротником и простые домашние брюки. Прислуга тотчас подала чай со свежими калачами.

–Всё-таки покидаете нас, Григорий Денисович? – спросил граф после обмена приветствиями и усаживания в кресла.

–Увы, Александр Владимирович, время пришло. Ваш преемник в моих услугах не нуждается, а дела московские настоятельно требуют личного присутствия.

После отставки Адлерберга обращение по имени-отчеству, по предложению самого экс-министра, стало нормой в общении между ним и его доверенным лицом.

–До сих пор горько сожалею о гибели вашего племянника, молодой человек подавал большие надежды. Помню, как получил от вас письмо в лагере под Плевной. Война не щадит никого… Он пал на Шипке?

–Да, 12 августа, когда Волынский полк прибыл на перевал и сразу атаковал турок. Сражался героически, как его отец в Севастополе, получил две раны. Спасти его в полевых условиях не смогли.

Оба замолчали на несколько секунд.

–Ужасная потеря для матери. Единственный сын… Конечно, это ее подкосило, – Адлерберг вздохнул совсем по-стариковски.

–Вы правы. Моя невестка не отличалась завидным здоровьем и после этой трагедии прожила недолго. Так вот я унаследовал всё фамильное достояние, которым ныне приходится заниматься. Впрочем, вы в курсе, – Платонов сохранял бесстрастный вид.

Граф еще раз глубоко вздохнул.

–Я и тогда сомневался в необходимости военного вмешательства, но сейчас твердо уверен, что была допущена ошибка. Возможно, хватило бы одной демонстрации наших сил. К сожалению мы, ближайшие советники, не убедили в этом государя.

При упоминании о покойном монархе и друге глаза Александра Владимировича подозрительно заблестели.

–Все понесли непоправимые потери. Однако жизнь продолжается, надо следовать своему предназначению, – мягко произнес Григорий Денисович.

Хозяин дома батистовым платком вытер слезу и кивнул в знак согласия.

–Всегда восхищался вашим самообладанием.

–Но вы ведь пригласили меня поговорить о каком-то деле, не так ли?

–Так, и это дело не дает мне покоя.

Услыхав слова Адлерберга, Платонов принял сосредоточенное положение в кресле.

–Приказывать вам я больше не могу, поэтому просто попрошу разобраться. Сможете поехать в Париж?

–В Париж? – переспросил статский советник в отставке.

–Вас это удивило?

–Скорее пробудило дополнительное любопытство.

Александр Владимирович метнул цепкий взгляд на бывшего служащего отделения по инспекторской и церемониальной частям.

–Интуиция мне нашептывает, что вы не утратили хватку. Итак, слушайте…

Граф Адлерберг изложил суть дела по памяти, не сверяясь ни с какими бумагами. Как сообщил ему на днях один надежный человек, в российское посольство во Франции пожаловал некто. Как звали анонима, он не сумел выяснить. Зато узнал, что неизвестный добился аудиенции у посла и рассказал ему следующее. Якобы в Париже готовится публикация книги об убиенном императоре Александре, основанной на его письмах к Екатерине Михайловне Юрьевской, в девичестве Долгоруковой. Имена издателя и автора тоже неведомы, но доноситель пришел не с пустыми руками. В подтверждение своих слов он принес и отдал в руки послу подлинную записку безвременно почившего государя, семь лет назад адресованную его возлюбленной.